Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской
Шрифт:
Опеть стоят коровы. Еще дали ей корову с теленком.
Вот она и погнала стадо домой и татушки отдала.
А мачеха-та была завидна и говорит дочери:
— Напреди, Маша, моток.
Маша моток напрела и полоскать пошла. Моток в пролубь уронила и сама туда спустилась.
Видит — стоят коровушки:
— Красная девушка, подпаши под нами, подгреби под нами. Она:
— Насеру — присеру вам!
И дальше побежала.
Опеть видит — стоят кони, опеть козлы, опеть олешки, опеть
— Красная девушка, подпаши под нами, подгреби под нами.
— Насеру-присеру!
Не взглянула, мимо пробежала.
Прибежала к избушки, схватила мотоцик с вешальця и в избу забежала.
Бабушка ей говорит:
— Девушка, истопи баенку!
Она баенку затопила и говорит:
— Чем тебе вода носить?
— На, говорит, решето.
Вот идет она вода носить — летит птицька:
— Девушка, тилкой, да гнилкой. Тилкой, да гнилкой.
— Кол тебе в пасть, говорит.
— Поди, говорит ей бабушка, вымой, девушка, детоцек.
И наклала ей мышов, да кротов. Она и оборвала у нов о го ножку, у нов о го ручьку.
Те давай жалитьсе мати:
— Мамушка, мамушка, у нас, говорят, мыла — у нового ножку, у нового руцьку оборвала!
Плацют.
— У, знай так!
Она в лукошецько наклала ей уголья живого.
— Поди, говорит, с матерью дели в соломы, тут в лукошецьке, говорит, серебро накладено.
Вот она и пошла домой. Видит стоят к о зла:
— Красная девушка, подпаши под нами, подгреби под нами.
Нимо пробежала, всех нимо.
Вот она из пролубы и вышла. Ницего с собой не принесла, только лукошецько с угольем.
— Мама, иди, говорит, делить на солому.
Стали она делить, отворили лукошко, — пыло выскоцило, солома загорела, и сами они сгорели.
Все знали, что настала очередь Скомороха, а потому заранее начали улыбаться. Глядя в упор на ребят и как будто рассказывая только для них, Скоморох заметил:
— Бывают и глупы матери.
И начал.
39. Дороня
Жили старуха и старик. У їх был сыночек — Доронюшка. У їх были гряды, — там лучина, поленья лежали, а сынок под грядами сидит, играет: увидала мать и заревела.
Старик пришел, а старуха разливается-ревет.
— Чего ты?
— Ох, сидит Доронюшка играет, а я посмотрела: упадет, думаю, поленье, зашибет головку, и нет Доронюшки. Не видать нам внуцятоцек…
И старик заревел.
А Дороня уж на возрасти был, двенадцать годов было, не стерпел:
— Пойду же по белу свету искать, есть ли хто умняе моїх стариков.
Встал
Пошел искать умняе и видит, мужики корову на байну тянут: там трава выросла.
— Што вы делаете?
— Хотим траву коровы скормить.
Он траву скосил да коровы кинул. Мужики рты разинули и в затылки почесали. Дале пошел, видит: жонка, мужик да парень троїма гоняют лошадь в хомут вицьём и кольем.
Он взял хомут да на лошадь надел.
Анделы, они ему награду: экой ты доумелся!
Пошел вперед, видит: дом высокой, старинной. На звозе веснут штаны белы. Баба крыцит:
— Скоци, попади в штаны!
А мужик скацет, попасть не можот.
— Што ты, дяденька, муциссе?
— В штаны не могу попасть. Как не попадешь, носи грязны.
Дороня подал ему штаны.
Нет уж, видно, мої родители умняе.
И пошол домой обратно.
Вот жил-пожил Дороня да и помер. Родители все его жалели, все Доронюшку поминали. Вот старуха одна сидит дома, окошечко поло; видит идет нимо служимой домой на побывку, она и скрыцяла:
— Откуда, милостивець?
— С того света выходець!
— Ой, заходи, не видал-ли нашего Доронюшку?
— Видал. Ваш Дороня на небе боронит. Наг, худ, оборвался, лошаденка худа, шубы нет…
— Ой, не возьмешь ли цего у нас для Дорони?
— Отцего не взеть? Возму!
Старуха шубу самолучшу подала, коня самолучшего вывела.
— Не возьмешь-ле муки, крупы?
— Давай!
Она ему всего подала, портна трубу подала.
— А сапоги?
— Да худяшши!
Она сапоги новы подала. Служимой сел на коня, все забрал да и… махнул!
Старик возврашшатсе. Старуха ему:
— Старик! Хто у нас был? С того света выходець. Нашего Доронюшку видал. Наш Дороня на небе боронит! Наг, худ, оборвалсе, шубы нет, лошаденка худяшша, сапоги розны… Я ему всего дала: коня самолучшего, шубу самолучшу, муки-крупы, портна трубу подала, сапоги новы…
— Ах ты!..
Давай старуху школить! Ну, што-ж? Што со старухой поделаш? Так ницего и не поделал.
Еще не затих ребячий смех, как Скоморох снова рассказывал.
40. Дурень
П о шол дурень, да п о шол барин в лес лесовати да круги занимати.
Идёт поп. Он ему: «Босько-усь, босько-усь!»
Поп его начал тросью колотить. Пришол домой:
— Мати, тут меня били, да тут колотили!
— Што эко, дурень, сделал?
— Да што? Поп шол, я ему: усь-усь! Он п о чял меня тросью колотить…