Старосветские убийцы
Шрифт:
Вновь Терлецкий поразился дельности предложения доктора.
— Только за альбомом сбегаю, — засуетился Денис.
— Я принесу, барчук, — подал голос Данила. Отнюдь не любопытство привело его в покои князя. Мог ли он бросить Катю, если в доме такое горе? Мужское плечо, оно завсегда рядом должно быть.
Адъютант Веригина Николай проследил, чтобы все покинули кабинет, и прикрыл дверь в покои князя.
Глазьев по примеру столичного коллеги присел около девушки и, придав лицу
— Что скажете, доктора? — обратился к эскулапам Терлецкий.
— Она мертва, — опередил Тоннера Антон Альбертович.
— Вижу, — бросил Терлецкий. — Тоже угорела?
— Не могу сказать наверняка, — начал разглагольствовать Глазьев, — но, учитывая причину смерти князя, не видел бы в том ничего удивительного.
— Как она вообще здесь оказалась? — спросил Терлецкий.
— Ну, как, как? — развел руками генерал. — Жена уехала, к князю пришла любовница. Дело житейское!
— Ага, — встрял в разговор Угаров. — Легла на пол и угорела!
— Вы, юноша, не вмешивайтесь! — оборвал Киросиров. — Осмотрите лучше помещение, чтоб потом быстрее рисовать.
Угаров пожал плечами. Осматривать так осматривать. Денис проявил усердие — на пузо лег. Вдруг на полу что сыщется?
— Конюх Савелий! — громко доложил адъютант Николай.
— Давай-ка сюда голубчика, — приказал генерал.
Николай распахнул дверь в гардеробную. Конюх, увидев мертвого князя, с порога бросился на колени перед ним, вошедший следом Никодим одной рукой поднял его за шкирку и подтащил к Киросирову.
— Как звать? — грозно осведомился урядник.
— Савелий.
— Это ты сегодня княгиню видел? — начал допрос Терлецкий.
— Анну Михалну? — Савелий уставился на Федора Максимовича немигающими карими глазами.
— Про новую княгиню спрашивают, — толкнул конюха Никодим.
— Анну Михалну не видал.
Никодим больно ударил его еще раз:
— Про новую говори, жену Василия Васильевича!
— Василия Васильевича? — переспросил Савелий, посмотрел на тело князя и снова начал креститься.
— Любезный, ты дурака-то не валяй! — разозлился Терлецкий.
— Он не валяет. Всегда такой, — пояснил Никодим. — Работник исправный, а говорит коряво. Савелий, помнишь, ты говорил, что спозаранку новой барыне лошадь седлал?
Конюх посмотрел на Никодима.
— Помнишь?
— Помню, — согласился Савелий.
— А когда это было, любезный? — для упрощения допроса Терлецкий схватил Савелия за грудки и приподнял над полом.
— Утром, — сдавленно произнес тот.
— А поточнее? Часов сколько было?
— А часов у меня нету, — в приподнятом положении Савелий соображал быстрее.
— Солнце взошло? —
— Кажись, да. Только что!
— А куда княгиня поехала?
— Туда, — Савелий попытался махнуть рукой.
— Куда, мать твою, туда?
— К себе в имение.
Терлецкий отпустил Савелия.
— Не густо узнали, — покачал головой генерал.
— А какую лошадь вы для нее оседлали? — задал вопрос Тоннер.
Савелий изумленно уставился на доктора.
— Илья Андреевич, зря вы ему выкаете, — снова встрял Угаров. — С подлым народом только на ты. Иначе уважать не будут. Или за дурака сочтут!
— Юноша! Вам, кажется, осмотр поручили, а вы вновь в разговоры встреваете. Доложите лучше, что обнаружили. — Инициатива все время уплывала у Киросирова из рук.
— Да ничего. Мышка там под кроватью. Прогрызла дырку из гардеробной и бегает туда-сюда.
— Какую запряг лошадь? — «перевел» Савелию вопрос доктора Никодим.
— Чагравого мерина, какую еще? Самая лошадь спокойная. Султаном кличут.
— Чагравый — это каштановый? — уточнил у генерала-кавалериста Тоннер.
— Что вы? — удивился Веригин. — Каштановый — это каурый, а чагравый — он пепельного оттенка.
— Кроме вас, то есть тебя, княгиню сегодня кто-нибудь видел? — задал новый вопрос Тоннер.
— Вряд ли! Спали все после вчерашнего, — сказал Савелий.
— Понятно! О чем ты с ней разговаривал?
— Ни о чем, — ответил Савелий и удивленно переспросил: — А о чем ей со мной разговаривать?
— Она же должна была приказать тебе лошадь оседлать, — не унимался Тоннер.
— Да, — с готовностью согласился конюх. — Она так и сказала, седлай, мол, Савелий, лошадь.
— Знала, как звать тебя? — уточнил Терлецкий. Все-таки Елизавета Берг Северской стала только вчера, дворню могла по именам и не знать.
— Меня тут все знают, — гордо ответил Савелий. — Пятнадцать лет при конюшне.
Все молчали. Допрос конюха ничего не прояснил.
— Что ж, ступай на свою конюшню, — поспешил распорядиться Киросиров. Савелий начал было кланяться и креститься, но адъютант вытолкнул его и Никодима взашей.
— Николай! — окликнул Тоннер. — Опросите-ка слуг, может, кто еще утром видел княгиню?
— Слушаюсь, вашебродие.
— Дело ясное, — решил подытожить Киросиров. — Утром княгиня собралась к себе в имение. Князь ехать вместе с ней не захотел. В спальне было прохладно, он подкинул в печку дров, задвинул ненадолго вьюшку, но тут вдруг пришла его полюбовница. То да се, про задвижку забыли и угорели. — И, бросив взгляд на голого князя и полуодетую Настю, добавил: — Можно сказать, от любви.