Старосветские убийцы

Введенский Валерий

— Вас, сударь, казнить надо, а не жалованье платить.

Глазьев зарыдал:

— Простите, черт попутал! Не буду больше, клянусь!

— Анна Михайловна действительно так страдала, что ей опий требовался? Только не врать — всех расспрошу и анамнез выясню.

— Поясница у ней болела! Радикюлем мучилась.

— Ах ты сволочь, радикулит опием лечить! — Тоннер не выдержал и пнул Глазьева ногой.

— Настя так велела, Настя! И князь!

— На покойников сваливаешь?

— Святой истинный крест! У Насти с Северским любовь намечалась, а старая княгиня препятствовала. Вот Настя про мои умения-то и вспомнила,

мы с ней когда-то в одном городе жили.

— Умертвить Анну Михайловну хотели? — содрогнулся Тоннер.

— Нет, на такой грех я бы не пошел. Да и зачем? Любой человек смертен, особенно старый. Сам откинется, никуды не денется. И князь предупреждал, смотри, не переборщи! А то выведу в лес, пристрелю как зайца, скажу, на охоте погиб. Во как я попал!

— Вставайте, хватит валяться, — брезгливо приказал Тоннер.

Что делать с Глазьевым? Мог ли он отравить князя с Настей? Мог! Про отсутствие цианидов соврать несложно, пойди проверь! Только мотива у него нет. Настя с князем ему деньги хорошие платили, с их смертью синекура закончилась. Выдать его тайну уряднику? Тот мигом обвинит Глазьева в отравлениях. Нет, пока обожду! Да и в чем-то прав этот Глазьев.

Ох как мало может медицина. Со времен Гиппократа ничего не изменилось. Доброе слово, кровопускание да тот же опий!

— Обещать ничего не буду. Надо найти преступника. Если вины вашей нет и поклянетесь больше медициной не промышлять, оставлю все в тайне.

— Клянусь! Памятью родителей клянусь! — Глазьев снова рухнул на колени.

— С Анной Михайловной кто сидит?

— Сиделки с ней круглосуточно. Из дворовых!

— Тогда сходим к ней после.

Не раз приходилось Тоннеру сообщать родственникам о смерти близких. Ох как это нелегко! А матери о смерти сына? Нет, надо кого-то из близких взять, удар смягчить. Когда родная душа рядом, всяко человеку легче. А кого? Близкие как раз все померли! Нет, Митя остался! Кто он ей? Племянник, кажется? Юн, правда, для таких испытаний. Да ничего не попишешь. Придется взрослеть!

— Понимаю!

— Сначала в спальне все осмотрим. От меня ни на шаг!

— Слушаюсь! — пролепетал Глазьев.

Часть вторая

Глава одиннадцатая

Генерал в который раз постучался в комнату Шулявского.

— Крепко спит вельможный пан.

— Спит? — удивился Роос. — А мистер урядник сказал, что он в Петербург уехал с княгиней.

— И вы поверили? Поверили, что такая женщина сбежала с гнусным хлыщом?

Американец не имел на сей счет своего мнения, но, не желая огорчать Веригина, энергично мотнул головой:

— Сам поражен!

— Будем ломать дверь! — вспомнил инструкцию Терлецкого генерал. — Иначе, так и будем гадать: сбежала, не сбежала. Давайте, Корнелий, вышибайте!

Американец попробовал тщедушным плечом толкнуть массивную дверь. Раз, другой. Потом с разбегу. Дверь не шелохнулась! Веригин закручинился. Где добрый молодец Николай? Вмиг бы вышиб! Делов-то! Самому, что ль, тряхнуть стариной? Поразмыслив, Веригин решил, что ломать двери — занятие не генеральское. Может, кто попроще мимо пробежит? И точно! С длинным тучинским сюртуком в руках по коридору шел Данила. Лицо слуги показалось Веригину знакомым.

— А не дядька ли ты великих князей? —

спросил он, вспомнив вчерашнюю выходку молодых людей.

— Так точно, ваше благородие. — Данила в армии не служил, но ответил по-военному, чтоб сделать генералу приятное.

— Как кличут?

— Данилка!

— Мужик крепкий, — оглядев слугу, отметил генерал. — Выломай-ка, братец, эту дверь!

— Вашебродие, дозвольте тока одежду барчука положить. Почистил, пока спит.

— Валяй! Только не задерживайся. Одна нога тут, другая там. — Генералу надоело стоять у двери без толку.

— Я мигом, — заверил Данила и поспешил в тучинскую комнату.

— А почему все-таки в России мертвецов хоронят на третий день? — задал мучавший его вопрос этнограф. — Православная традиция?

— Я тоже так раньше считал, — ответил Веригин, — а потом с одним архидьяконом поговорил. Знающий попался. Сказал, в Писании про сие ничего не сказано. Да, на третий день душу ангелы небесные уносят, но где тело должно находиться, молчок. Мое личное мнение, сей обычай из-за страхов появился.

— Из-за страхов? Живые покойников боятся? — быстро спросил Роос, доставая неизменный блокнотик и карандаш. — Тогда наоборот, побыстрей закапывать надо!

— Люди опасаются, что их похоронят заживо. Тьма случаев: вроде человек умер, лежит — не дышит, сердце не бьется, а наутро встал и пошел, как ни в чем не бывало.

— А-а! — догадался образованный Роос. — Это летаргическим сном называется!

— Хрен знает, как называется. Честно говоря, сам подобного не видел. Но говорят, научный факт. И многие боятся. Был один помещик, его каждый день один и тот же сон мучил: просыпается в гробу, а крышка приколочена. И не поднять никак. Силится, тужится, рвет жилы, уже и воздух кончается, вот-вот задохнется. В этот момент помещику всегда удавалось проснуться. И велел перед смертью свой гроб не заколачивать. А человеком был премерзким, близких своих мучил и притеснял. Те пуще всего боялись, чтоб он из могилы не выбрался! Но волю покойного исполнили — заколачивать не стали, крышку скрепили с гробом столярным клеем.

Веригин бросил взгляд в сторону тучинской комнаты:

— Куда Данилка запропастился?

— А что целых три дня делают с покойником? — Вопрос не давал этнографу покоя.

— Скорбят. Прощаются.

— Пожалуйста, поподробней!

— Сначала покойного обмывают. Потом родственники собираются. Священника зовут, чтоб литию прочел.

— Литию? — записал в блокнотик новое слово иностранец.

— Краткая заупокойная служба. В первый день мертвеца в гроб не кладут. На кровати лежит или на столе. Если покойник богатый, то священник неотлучно при нем. То литию снова послужит, то Псалтырь или Писание вслух почитает. А если человек поплоше помер, бабки-плакальщицы приходят.

— Но запах, запах? — не унимался этнограф.

— Окна пошире распахнуть, свечи зажечь — и не будет никакого запаха. На второй день перекладывают в гроб. Полагается туда бумажный венчик с изображением Христа поместить, а в руку покойного образок вложить. В тот же день перевозят в церковь. Там упокоившийся и ночует. Наутро после литургии отпевают, а потом — в последний путь.

— Я, пожалуй, задержусь здесь на три дня. Как мне повезло! Все в одном месте и подряд: свадьба, похороны… Еще бы покрестить кого, и можно считать экспедицию удавшейся!