Старший брат царя. Книги 3 и 4
Шрифт:
В это время Клим подъехал к Хворостинину, и князь тут же заметил его:
— Гуляй-воеводе в чём-то нужда? Слушаю.
— Спаси тебя Бог, князь. Мне требуется отъехать.
— Да ты что?! В такое время, на ночь глядя?! А гуляй-город?
— Оставшиеся работы лучше меня доделает мой товарищ, тысяцкий Василий Бугай. Дмитрий Иванович, на Гривенском болоте остались три сотни моих заготовителей. Если они ещё живы, их нужно вывести оттуда. Я их поставил там, мне и выручать.
— Людей возьмёшь?
— С твоего разрешения, три сотни
— Отказать тебе не могу. После, к полуночи, и я в тех местах с большими силами буду. С Богом!
Гривенское болото, иначе Толбинское, было обширным, со многими озёрами и местами непроходимым. Из него брали начало ручейки и реки, такие, как Рогожка, около которой велась заготовка. Рогожка впадала в Рожайку. С места заготовок прясел до Крымского большака была всего одна лесная дорога, эту дорогу сегодня основательно завалили, как только узнали, что прорвались крымчаки.
Голова заготовщиков, вой-плотник Максим из Соли Вычегодской, решил ждать ещё день. Если от Клима вестей не будет, уходить в Москву или вокруг Москвы. Разведывать дорогу он послал ловких ребят.
На рассвете прибежали стражники: они заметили, что по пойме Рогожки с низовьев идут вроде как русские... Через час Клим обнимал Максима.
Люди Клима отдыхали, а Максима — взялись за топоры — выбивали клинья и клёпку, разбирали прясла: Клим решил их вывезти из болота. Один вьюк делали на две лошади пудов на десять и клали прямо на сёдла. Здесь заготовили более полусотни прясел, на каждое два-три вьюка, да под разобранные ежи и колёса ещё сотня одноконных вьюков — не бросать же добро! Так что пришлось спешить четыре сотни всадников.
Отдых был коротким; караван, длиной побольше версты, вышел в путь. Впереди Клим и вожатые, хорошо знающие местные леса. С ними полсотня ертоула и полсотня с топорами — чистят и расширяют тропинку. Особенно много работы на поворотах, где придётся разворачивать трёх-четырёхсаженные парные вьюки. Потом следует сам караван, около каждого коня его хозяин. И замыкает сотня охраны, тут — Максим.
Путь предстоял невелик, чуть больше двадцати вёрст, но монотонное движение угнетало боевых коней, некоторых из них начинало мотать из стороны в сторону. Пришлось делать остановку, хотя и спешили...
О разгроме ногаев в то утро Клим узнал от десятника разъезда князя Хворостинина. А через час сам увидел поле действа. Пойма Рожайки в этом месте расширялась версты на полторы и разрубалась на четверти крестовиной — пологой лукой реки и широким пыльным трактом. Посреди одной четверти на холме поставленный им вчера гуляй-город. Вчера было темно, сейчас впервые увидел издали — место — лучше не придумаешь! Вокруг городка много раз виданное поле битвы: бродящие косяки засёдланных коней и трупы... Победители собирали оружие, кольчуги, пояса и грузили на подводы. Всё было привычно, кроме одного: зачем потребовалось сгонять большой косяк ногайских лошадей в ограду рядом со стеной?..
Все люди
— Ай-яй-яй! Про воду-то я забыл! Ребята, всем сотням — коней на водопой, пока крымчаков мало вокруг! — Гонцы ускакали. — Воевода Одноглаз, сколько привёз прясел?
— Полёта, князь.
— Потери?
— Пала одна лошадь.
— Исполать тебе! Удлиняй городок к лесу, десятка два оставь — где понуждится, поставим второй ряд. И ногайских коней огороди.
— Дмитрий Иванович, дозволь спросить?.. Зачем тебе эти кони? Своих кормить нечем будет.
— О, брат Одноглаз! Если где откроется слабость, то мы на лаву татарскую их же коней пустим. Смешает их ряды, что хороший залп наряда! Насчёт корма ты угадал, худо дело. Князь Михайло в Серпухове ждал баржи с хлебом и кормом, а их крымцы перехватили. Так что долго не усидим... Ты слышал, пока мы тут ногайцев дразнили, князь Воротынский похерил весь наряд турецкий и идёт сюда...
К вечеру подошёл со своим полком князь Воротынский. Примерно половина воев вошли в гуляй-город. А остальные, тысячи две, стали на правом берегу Рожайки в привезённом из-под Серпухова гуляй-городе. Место для него долго выбирали Воротынский и Шереметев, который и остался воеводой нового гуляй-города.
К темноте на пойме начали появляться быстрые передовые отряды крымцев...
Из вырытых колодцев только в одном оказалось много хорошей воды. Принялись копать ещё три...
9
В среду, в день апостола Силы (30 июля), сеча началась заутра на реке Лопасне — полк правой руки сцепился с крымчаками. Князь Репнин, воевода полка, от пленных узнал, что татар здесь шесть тысяч и ведёт их сам Дивей-мурза. Репнин много наслышан о нём и был удивлён, как такой опытный полководец шёл по переданной реке без хороших разъездов, растянув войско чуть ли не на десять вёрст по Лопасне и её притоку Челвенке, желая выйти на Крымский тракт.
Репнин разорвал свои полторы тысячи на сотни и принялся практически без потерь бить из лесных урочищ по растянувшейся змее. Сам мурза шёл где-то в конце колонны. Когда ему стало известно о действии русских, он поспешил в голову, самолично отходил камчой наиболее потрёпанных тысяцких, и принялся стягивать в кулак своё войско. Пока он этим занимался, Репнин также успел собрать свои сотни и отсёк у Дивея хвост колонны, забрав несколько сот коней под вьюками с припасами и походными пушками. На этот раз мурза никого не наказал. Разослав во все стороны разъезды, опасался спешить к месту встречи с ханом у деревни Молоди.