Старый год

Булычев Кир

– Никаких странных явлений не наблюдалось? – спросил Миша.

– Каких странных?

– Посторонних людей, предметов?

– Это спрашивайте у администрации, – сказал сторож. – Мне об этом не сообщают.

Мне захотелось задержаться здесь, посмотреть внимательнее – может быть, остались следы. Надо было взять с собой Егора. Он показал бы точное место перехода между мирами.

Милиционер Миша быстро прошел между висящими декорациями в глубину сцены, оказавшейся громадной,

как собор.

Миша нигде не задерживался. Мы с Калерией покорно следовали за ним, полагаясь на его умение ловить злоумышленников.

Либо нюх подводил милиционера, либо в самом деле здесь никого не было, но мы прошли все театральное «Зазеркалье», повернули назад, еще раз обыскали кулисы – никого. Даже я уже встревожился.

И тогда Калерия спросила:

– Вы сегодня не видели в театре девушку... молодую женщину, блондинку, крашеную блондинку двадцати шести лет, зовут Тамарой, очень красивые ноги.

– Красивые ноги? – спросил сторож.

Эти слова были рассчитаны лишь на то, чтобы отвлечь наше внимание. Неожиданно сторож рванулся в сторону и исчез в темноте. Лишь кроссовки шаркнули вблизи – и тишина!

– Это еще что означает? – воскликнула Калерия.

– Вернее всего, это означает, что сторож знает куда больше, чем говорит. И дела вашей Тамары плохи! – ответил полковник.

«Может, он оттуда! – подумал я. – Они заподозрили неладное – наша-то красавица всем, наверное, намозолила глаза. И ликвидировали ее».

– Гарик, не отвлекайся на глупости, – сказала Калерия. – Даже мысленно.

– За мной. На цыпочках! – скомандовал Миша. Профессиональная интуиция ему что-то подсказала.

И он кинулся бежать по лестницам, а мы спешили за ним, запыхавшись и разбивая локти и коленки в темноте.

Мы бежали по темному узкому коридору. По сторонам угадывались двери.

И вдруг я увидел – как лезвие раскаленной бритвы, как отрезок молнии – свет из-под одной из дверей.

Миша прыгнул к этой двери, рванул ручку, дверь растворилась.

Тамара сидела на узком кожаном диванчике, поджав ноги.

– Ой! – сказала она.

Мы все ввалились в комнату, но милиционер тут же кинулся в коридор и через несколько секунд втолкнул сторожа.

– Что и требовалось доказать, – произнес он.

– Только без рук! – заявила Тамара. – Аркадий ни в чем не виноват. Он мне помогает выполнять задание.

Рядом с диваном стоял низкий столик. На нем две бутылки пива, открытые, пустые, два стакана и что-то в рваной яркой иностранной упаковке.

– Ну, слава богу, – сказала Калерия, садясь на диванчик рядом с Тамарой. – Меня уже ноги не держат.

– А чего такого? – Тамара была растрепана

даже больше, чем в обычной жизни. Я подумал, что она старалась быть похожей на сторожа Аркадия.

– Вы о Канте разговаривали? – спросил полковник Миша.

– Да вы что! – возмутилась Тамара. – Я же говорю, что я здесь на задании. А ваш Кант сюда даже не заходил.

Полковник Миша был молод и в штатском, потому Тамара не смогла оказать ему всего уважения, которое положено полковникам.

– Я думаю, что я вам больше не пригожусь, – сказал Миша.

И удивительно – в голосе его не было упрека.

– Я вас подвезу, – предложила Калерия.

– Нет, спасибо, вам же нужно обсудить результаты задания, – сказал полковник и быстро вышел. Калерия не успела его остановить.

– Мы все морги обыскали, – сказала Калерия. У нее был голос мамы, дочка которой вернулась домой под утро.

– Меня в морг калачом не заманишь, – сообщила Тамара, как всегда не к месту используя народную мудрость. – Скажи, Аркадий, разве мы не работали?

– Мы? – Аркадий удивился. У философов не бывает такой легкости мышления, как у проштрафившихся дочек.

– Только я не ходила в эти пыльные трущобы, – сказала Тамара. – Зачем ходить, если Аркадию все равно надо обходить их дозором?

– И чего же вы искали, Аркадий? – спросила Калерия у философа.

– Чужого мужчину, а разве вы не знаете?

– Горю желанием узнать.

Тамара провела ручкой по волосам и смутилась. Раскрыла сумку, достала щетку и стала приводить себя в порядок, глядясь в круглое зеркальце.

– Тамара предположила, – сообщил нам Аркадий, – что в нашем театре может находиться окно в параллельный мир. Но его сторожит некий человек, чужой для театра, который появляется именно тогда, когда окно должно открыться. Правильно?

– Продолжайте, – сказала Калерия.

– С точки зрения избирательности фатума, – сказал философ, – в том нет ничего интересного и особенного. Я вам должен сказать, что числю себя солипсистом. То есть окружающий мир мне только кажется. Существую в нем только я. Понимаете?

– Чего же не понять? – ответила Калерия. – Это уже со многими случалось.

Философ не уловил иронии и продолжал:

– Разумеется, именно ко мне стягиваются нити всего необычного. Я даже допускаю, что параллельный мир, о котором грезит Тамара, рожден в моем воображении.

– И Тамара? – не удержался я.

– И Тамара, разумеется, и Тамара. Ее функция в моем мире – приносить мне чувственную радость.

– Допрыгалась, – сказала Калерия. – А я думала, что ты у нас лаборанткой работаешь.