Статьи, дневники, замыслы

Вертов Дзига

Сначала — Алекс.

Потом — Шуба.

Если бы не Кирби — я, возможно, так и остался бы в роли «гвоздя». Да, главного, даже самого ценного, но просто «гвоздя», главная задача которого — пугать, разводить и рвать.

Я пытаюсь протолкнуть прошлое в свой внутренний слив, но ни хрена не получается.

Курить тянет.

Кофе меня определенно взбодрил бы, ну да ладно.

Заглядываю в телефон, пролистываю длинный список пропущенных от Кузнецовой.

Она еще и сообщения прислала — на отметке висит штук двадцать, но я, не читая и даже не открывая, удаляю сразу всю стопку.

Чем больше женщину мы дрочим и все вот это вот.

Нужно проветрить голову.

Именно поэтому я в свое время выложил абсолютно все, что у меня было, чтобы купить землю на пляже. Купил этот участок, купил чинуш, которые ни в какую не хотели отгрызать в мою пользу кусок «общественного пляжа» (а по факту — давным-давно закрытой для посетителей зоны), даже забашлял парочке «зеленых» организаций, чтобы не гундели за тяжелую долю черепах и креветок. Когда взял в руки документ о праве собственности — впервые в жизни чуть не расплакался. А потом еще два года жил буквально на коробках под открытым небом, потому что бабла осталось только на китайскую лапшу и растворимый кофе.

Тогда надо мной кто только не ржал. Само собой, не в лицо, потому что это прямая дорога в отделение челюстно-лицевой хирургии, но слухи распускали как пердеж. Даже кто-то умный начал принимать ставки, когда и за сколько я толкну кому-то свою землю, чтобы не остаться совсем без штанов.

Теперь мой дом — восьмое чудо света в нашей морской столице.

А половина тех «умников», что ставили на проигрыш Короля, давно на дне.

Я стаскиваю кроссы и с наслаждением окунаю босые ступни в мокрый прохладный песок.

Для меня это до сих пор самый большой кайф — просыпаться от того, что солнце щекочет нос, чувствовать ветер на лице, ходить босиком по песку и просто окунаться в пять утра в холодное море. Поэтому в моем доме нет ни тряпок на окнах, ни жалюзи. Для кого-то это может показаться максимально неуютным, но мне, после жизни на помойках и в подвале, плевать на чьи-то разбалованные вкусы.

Ни и самое главное — до сегодняшнего дня в моем доме вообще не было посторонних (не считая охраны и обслуживающего персонала). Самое время задуматься, не дохера ли исключений я делаю для одной маленькой целочки?

Который, бляха, час?

На телефоне уже почти три ночи.

С хуя ли Кузнецова звонила мне так поздно? Набухалась с подружками по случаю похорон? Даже для бессердечной скотины типа меня это полный зашквар, но после того, как Оля однажды просто исчезла из моей жизни с объяснениями, которые уместились в десяток слов на сраной салфетке… так ли хорошо я ее знаю, даже после пяти лет семейной жизни?

— Держи крепче, — голос Александра у меня над головой резкий и такой же тяжелый, как его рука, которой от любит хорошенько мне врезать, если я что-то делаю неправильно.

А неправильно я делаю почти всегда, поэтому шишек и синяков на мне стало раза в два больше чем в те времена, когда я жил в подворотнях и питался из мусорных баков. Уже недели три, как случился мой переезд в «подвал» и с тех пор я с каждым днем все больше жалею о моей уличной жизни.

По сравнению с тем, что с нами делают здесь — спать под мостом на куске газеты было просто офигенно хорошо.

Но хотя бы кормят три раза в день, и не какой-то лабудой, а кашей, мясом и свежим хлебом. Часто он еще теплый, а иногда, особенно по-ночам, я чувствую оглушительный аромат дрожжевой выпечки. Наверное, где-то над «подвалом» есть пекарня. Иногда я даже фантазирую о том, что однажды закончу кулинарные курсы и сам буду печь хлеб. Засучу рукава и буду месить долбаные булки двадцать пять часов в сутки, пока в мире больше не останется ни одного голодного рта.

— Крепче я сказал! — Александр наотмашь дает мне подзатыльник, такой крепкий, что голова едва держится на шее. — Стреляй! Не думай, блядь, представь, что перед тобой бугай с монтировкой. Ты бы тоже перед таким стоял и сопли жевал, пока он тебе башку проломит, или всадил бы в него пару грамм свинца?!

Я у меня от его оплеухи до сих пор темно в глазах, поэтому просто вскидываю пистолет примерно на высоту мишени и палю не думая. Раз и еще раз, и еще, и еще, пока звук выстрелов не сменяется глухими щелчками. Но именно они почему-то больше всего колотят по барабанным перепонкам. Потому что я заранее знаю, что как только стихнет эхо и Александр проверит мишень — мне снова влетит. Покрепче чем на улице, только там. Я хотя бы мог попытаться сбежать, а куда бежать из этих катакомб?

— На меня смотрит, «гвоздь»! — У этого мужика руки — как хватка у питбуля. И его идеальный маникюр без единой заусеницы уже давно перестал вводить меня в заблуждение. Он мне бошку может запросто отвинтить.

Александр задирает мою голову до самого верха, нарочно так, чтобы взглядом упирался в лампу на потолке. У меня почти сразу — слезы из глаз.

За что сразу получаю в табло.

— Еще раз промажешь…

Я слышу его свистящий голос, но почему-то не могу разобрать ни слова.

— А, черт! — Дергаюсь от судороги в ноге, сажусь, сгибаю колено.

Сон меня все-таки сморил и прямо на пляже.

Судя по часам — прошло минут тридцать.

Я точно не неженка, но пиздец как замерз.

Еще и дерьмо это приснилось.

Быстро встаю, шлепаю до дома и по лестнице поднимаюсь в свою комнату. Судя по тому, как стало тихо, мои гостьи тоже улеглись спать.

Быстро принимаю душ, чтобы смыть с себя песок и противное послевкусие сна. Ладонь до сих пор чувствует холод вороненой стали «ТТ». Хоть кислотой его, блядь, смывай.

Но через пару минут, наконец, отпускает.

Вываливаюсь из душа и без сил падаю в постель.

Сука, мне же всего тридцать два, а тусить после полуночи уже пиздец как напряжно.

Но прежде чем снова закрыть глаза, кручу в памяти дерзкий взгляд Нимфетаминки.

Надо ей, что ли, цацку какую-то купить на шею.