Ставленник
Шрифт:
— Да рано…
— Ну, толкуй! смотри, солнышко-то куда поднялось! Пойдем?
— Пойдем. Да и к Коровину пойдем же?
— Непременно. Тут дело верное.
— Надо ему сказать, чтобы он к протопопу не ходил.
— Нельзя, ведь он здесь будет служить. Если Егор Иваныч не пойдет сегодня к нему, то он съест его.
— Все бы подождать не мешало: авось протопоп-то и отдаст за него свою дочь.
— Ну уж!
Дьякон ушел. Егор Иваныч тоже слез с сарая и ушел в дом. За чаем
— Ты, Егорушко, лучше на дочери Коровина женись. Я уж это дело всякими манерами обдумал.
— Мне все равно.
— Оно не все равно. Пондравится, женись, не пондравится, можно другую найти. А насчет отца благочинного вы не беспокойтесь: не стоит овчинка выделки. Она хотя и нашего поля ягода, но, как дочь благочинного, так заважничалась, что годится разве в жены какому-нибудь благочинному или светскому человеку вроде исправника и т. п.
— Я теперь ничего не могу сказать.
— Как знаете. А мы все-таки Алексея Борисыча приведем сюда, как раз к обеду.
Егор Иваныч подумал и пошел к благочинному.
Благочинный был уже одет. На нем была шелковая ряса голубого цвета, камилавка и два креста — один наперсный, а другой в память 1853–1856 года.
— Здравствуйте! — сказал он Егору Иванычу. — Мне нужно съездить кое-куда по делам. Пожалуйста, займитесь моим Васей. Я часа через три-четыре буду. Пойдемте. — Благочинный повел Егора Иваныча в комнаты. Прошли две комнаты, убранные хорошо, с цветами и с удушливым запахом мускуса и резеды. В третьей сидела дочь благочинного, Надежда Антоновна, девица лет двадцати, очень румяная, здоровая, разодетая в шелк и в кринолине.
— Пошла прочь! — сказал ей отец.
— Там, папа, очень душно.
— Вечно ты у окна торчишь! Пошла, тебе говорят! — Дочь ушла. Вошли в четвертую комнату. Там играли дети. Мальчик двенадцати лет возил по комнате с мальчиком пяти лет деревянного коня, девушка тринадцати лет сажала на коня куклу.
— Пошли прочь! Я вас, гадины! — Дети присмирели.
— Вам говорят? Вася, останься. — Дети ушли.
— Вот тебе новый учитель… Смотри, слушайся его. А вы, если он будет шалить, так на колени и ставьте, и пусть он, негодяй, до моего прихода на коленях стоит. — Благочинный ушел, и вскоре, вернувшись, взглянул в щелку дверей и ушел назад.
Егору Иванычу неловко сделалось быть учителем в доме благочинного, и притом учителем в первый раз. Он хотел учить крестьян, а не детей подобных родителей. Василий сначала робел, утирая рукавом свой нос, щипал рубашку и пялил с любопытством глаза на нового учителя, но когда новый учитель заговорил с ним, он стал отвечать резко, с некоторою важностью.
— Вы давно учитесь? — спросил его Егор Иваныч.
— А вам
— Мне хочется знать потому, чтобы легче было заниматься с вами,
— Я первую часть грамматики прошел.
— Кто с вами занимался?
— Отец Петр Иваныч.
— Хороший человек?
— Мы в училище его котом прозвали.
— За что?
— А он царапается больно. Когти у него на руках острые.
— Прочие учителя каковы?
— А вы к нам в учителя?
— Я после посвящения, может быть, поступлю.
— А у вас хорошие учителя?
— У нас профессора учат. Они сами в академии учатся.
— А я в академию скоро поступлю?
— Надо прежде кончить курс в семинарии. А когда вы кончите курс там, то будете такой же, как и я.
— Неправда, неправда!.. Я нынче поступлю в академию. А вас как зовут.
Егор Иваныч сказал.
— А вы учителей любите?
— Нет.
— Учителей надо любить…
— Неправда, неправда! Они секут больно.
— А вас секли?
— А вас?
— Меня много раз секли. Прежде по три раза в день секли.
— А теперь?
— Теперь не смеют, потому что я кончил курс.
— Меня-то учителя не смеют сечь, да папаша сечет. Больно сечет…
С час Егор Иваныч протолковал с Васей об ученье. Он понравился мальчику. Они начали урок с арифметики, которую Егор Иваныч плохо смыслил.
— А у вас, Василий Антоныч, большое семейство?
— Большое. Сестра Надя — невеста…
— Чья невеста?
— Так невеста: она уже большая… Папаша ждет жениха от архиерея. Петя брат, я да сестра Танька. Сестра Александра замужем, за отцом Павлом. Злой такой. А Анна, что всех старше, та за лекарем.
Пришла жена благочинного. Поклонившись важно Егору Иванычу, она важно села на диван.
— Ну, что у вас там хорошего в губернском? — спросила она Егора Иваныча.
— Ничего; веселее здешнего.
— Ах, какая здесь скука проклятая!..
— А вы родом отколе?
— Я в губернском родилась. Отец у меня протопопом был. Знали Первушина?
— Слыхал. У нас Первушин есть профессор.
— Это дядя мой. Ну, а отец ректор каков?
Пришла дочь Надежда.
— Ты зачем?
— Мамаша, одолжите шелку!
— А ты разве весь издержала?
— Весь. — Она взглянула на Егора Иваныча; Егор Иваныч на нее глядел. Она ему понравилась, то есть ему понравилось ее лицо, платье и голос, и не понравилось то, что он заметил в ней какую-то гордость, и она, вошедши в комнату, не поклонилась ему.
Жена благочинного вышла, за ней вышла и дочь, взглянув еще раз на Егора Иваныча. До прихода благочинного их не было видно. Пришел благочинный.