Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Скоро мы возвращаемся в лагерь. С обоими Аммониями, дядей и племянником… И с твоим мужем!
Феофано сделала выпад, другой; она гортанно вскрикнула оба раза, но когда продолжила говорить, дыхание ее ничуть не сбилось.
– И ты с детьми поедешь с нами.
Феофано улыбнулась и положила подруге руку на плечо; она поглядела ей в глаза близко и серьезно.
– Как же мне бросить тебя в доме Льва Аммония – и без большой охраны! Той горстке, что привез нам в помощь Дионисий, я доверю только челядь; а тебя, наше сокровище, нельзя!
– Не надо так шутить! – воскликнула Феодора, которой опять стало страшно от своего
– Я нисколько не шучу, - ответила Феофано.
========== Глава 70 ==========
Перед тем, как им выступать, Феофано пришла в спальню подруги. Патрикий последние ночи проводил один – он отдалился от жены как от жены, и теперь ему одному было даже легче, чем спать рядом с чужой себе женщиной.
Впрочем, Феофано, гораздо более опытная в житейских делах, сказала подруге, что так живут многие супруги, особенно те, кто уже завел детей: главное – блюсти приличия и помнить о своем долге по отношению к другим. А то, что они лгут детям…
– Это неизбежно, - сказала Феофано, улыбаясь и гладя Феодору по щекам. – Так же неизбежно, как священнику лгать пастве, а царю – народу… Вот увидишь: если ты увидишь еще когда-нибудь свою Русь, ты поймешь, сколько лжи окружает тебя, особенно в боярских палатах!
Феодора крепко обняла ее.
– Я уехала из другой Руси, чем та, в которую могу когда-нибудь вернуться, - пробормотала она. – Вместе с тем, как меняемся мы, меняется и то, что вокруг нас!
– Конечно, - ответила царица. – Мы все творим наш мир; но простолюдины – беспорядочно, а благородные люди – осознанно. Так же, как благородные люди лучше всего сознают себя и свои стремления, и направляют стремления тех, кем руководят.
Они посмотрели друг другу в глаза, а потом одновременно стали расстегивать платье на плечах друг у друга. Они давно уже воздерживались – и накопившееся чувство требовало излияния: чем дальше, тем сильнее! Особенно теперь, когда каждый день грозил им смертью!
В войну все чувства необыкновенно обострялись. И это было какое-то безумие – Эрос творил с ними обеими такое, что овладевало только менадами на празднествах Диониса: женщины словно покинули свои тела, сливаясь как чистое пламя или вино, расходясь и опять бросаясь друг на друга в танце любви и смерти. Вот битва, в которой узнаешь себя до конца! Феодора не уступала своей госпоже жадностью поцелуев и ласк, жаждою борения, и когда они наконец уняли свою страсть, обе были обессилены, точно скакали без отдыха всю ночь.
Феодора ощутила, как рука царицы притянула ее к горячему нагому телу, и почувствовала, что у нее болят все мышцы. Феофано поцеловала ее в висок и растрепала ее влажные волосы свободной рукой.
– Вот так… неистовствовали дочери моей земли в дни священных празднеств, - тяжело дыша, пробормотала царица. – Вот так они упражняли свою гордость, свою страстность и силу! Я горжусь тобой, славянка, - ты мне не уступала сегодня!
Феодора приподнялась, что далось ей нелегко: все же она была далеко не так вынослива, как ее госпожа.
– Это лишь сегодня, царица, - сказала она, встретившись с подругой глазами. – И ты это знаешь! Страстность и силу нужно куда-то девать, моя госпожа; но ты неизбежно причинишь великими деяниями зло, порушишь чьи-то жизни! Вот поэтому мужчины, воины и разрушители, гораздо более страстные, чем женщины; вот почему
Уголки губ Феофано тронула улыбка.
– Ты права, славянка. Но я южанка - и правительница, и ко мне твои слова не относятся.
Чтобы смягчить свою резкость, она еще раз поцеловала возлюбленную и прижала ее к себе.
– Спи, - прошептала она. – Позволь себе забыть на сегодня, что ты христианка, мать и жена: сегодня ты моя свободная подруга, только со мной ты свободна до конца… Только со мной ты настоящая… как я с тобой…
Феодора уснула, все еще прижимаясь к своей филэ, - и ей приснилось, что они обе, нагие, скачут вместе верхом на прекрасных конях через бескрайнее поле, зеленое и цветущее. Солнце палит их тела, ветер резко обдувает, развевает волосы, но они счастливо смеются, ощущая, что царствуют над этой природой - и безраздельно ей принадлежат. Между их бедер под бархатистой кожей лошадей сокращаются могучие мышцы, как работают их собственные мышцы. Кожаные пояса стягивают талии - на бедре у каждой из подруг меч; кожаные перевязи охватывают грудь - за спиной у каждой лук. Они наги, но не как жертвы на мужском ложе, а как самые свободные из женщин: они быстры, как вихрь, глаз у них орлиный, а рука бьет без промаха! Они отразят любого врага, который посмеет на них покуситься!
Амазонки встречаются ликующими взглядами и, восторгаясь красотой и силой друг друга, ощущают, что способны на все.
Утром они проснулись поздно. Никто не будил их… хотя кто к ним заглядывал, женщины сказать не могли: они не запирались.
Феофано увидела в глазах подруги отражение собственных чувств – и, улыбнувшись, поцеловала ее.
– Успокойся! Никто ничего не скажет. Все взрослые в этом доме давно знают; а твои дети еще слишком малы.
Она первая накинула одежду – памятный московитке длинный спартанский пеплос с несшитыми боками, обнажавший бедра при каждом шаге, – и, выглянув в коридор, никого там не нашла. Тогда гречанка велела Феодоре идти мыться, сказав, что присоединится к ней позже.
На прощанье еще раз поцеловала подругу и шепнула:
– Помни, что сейчас для всех нас главное – продержаться, устоять в нынешней войне! Судить будут только проигравших, а на слабости вождей люди закроют глаза, как всегда было!
Феодора кивнула: царица была не только совершенно права – а еще и имела силу отстаивать свои слова. Ей бы такую силу!
Но пока она принадлежит Феофано, госпожа всегда ее поддержит, как она будет поддерживать госпожу, во что бы то ни стало.
У Феодоры по-прежнему болели все мышцы, но это была такая боль, которая полезна и воспитывает. Она шагала и улыбалась.
Они сошли в столовую поздно, и Феодора появилась первой: муж давно уже ждал там, вместе с мрачным Дионисием, под взглядом которого московитка ощутила себя преступницей. Щеки ее невольно вспыхнули; но она заставила себя не опускать глаз. Аммоний кивнул ей: конечно, но тоже много чего подозревал, если не знал наверняка, но промолчал. Сейчас не до самосуда и не до счета грехов – день бы простоять, да ночь продержаться!
Феодора посмотрела на Дария – и тот позволил себе улыбнуться, глядя ей прямо в глаза; а потом поклонился. Этот знал несомненно. Но мальчик точно не воспользуется слабостью царицы во вред ей: не таков!