Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Плохо понимая, что делает, она закинула руки за голову, поправить спутанные волосы, и ощутила, как что-то холодное качнулось у нее на шее, как будто крест. Нет, ничего подобного. Амулет, подаренный юным персом.
Феодора вытащила золотую подвеску вместе с цепочкой и поднесла ее к глазам: странный знак – не то буква, не то звезда… Нет, что в нем проку!
Ей опять захотелось лечь, и она опять сделала это, безучастная ко всему прочему. Перед нею проходили воины Феофано, занимавшиеся своими делами, носившие вещи, разоружавшиеся… Вступил
Поняв, что этому человеку нужно ее, Феодора в испуге села; и гость тут же отпрянул. Не из страха, а из страха встревожить ее!
Ее сейчас совсем, совсем нельзя тревожить! Никаких разговоров о войне, о политике; даже планов на завтрашний день вместе с ней строить нельзя…
– Тише, - прошептал юный перс.
Его большие черные глаза смотрели на нее с тревожной нежностью, как глаза слуги гарема, с детства приученного подчинять все свои нужды нуждам прекрасных затворниц и их господина.
– Что тебе? – хмуро спросила Феодора.
– Выпей это, госпожа, - Дарий обнял ее за плечи, так ненавязчиво, что это ничуть не возмутило ее; а другой рукой он поднес к ее губам кубок.
– Это успокоительное питье, - прошептал он. – Ты сразу заснешь.
– Это царица прислала? – спросила Феодора.
– Да, - ответил Дарий.
Он замешкался с ответом совсем чуть-чуть; и Феодора поняла это, когда уже сделала глоток. А потом рука юноши с силой прижала к ее губам кубок, и в горло пролилось все остальное.
– Убийца, - прошептала Феодора; но питье, обжегшее горло, словно подкосило ее, и она упала на тюфяк. В глазах помутилось, потом желудок сразу же сжался, и она поняла, что перевернулась на живот; а потом чья-то рука подхватила ее и приподняла, поддерживая снизу. Дарий?.. Но зачем ему?
Желудок вывернуло, но легче не стало; Феодора попыталась позвать на помощь, но язык не повиновался. Она упала на подстилку снова и с трудом перевернулась опять на спину. В глазах все двоилось и казалось несоразмерно огромным, как во дворце вавилонских царей. Феодора протянула руку – и наконец ощутила крепкое пожатие.
– Госпожа, - пробормотала она.
– Я здесь, здесь!
Феофано погладила ее по голове.
– Держись, дорогая! Уже недолго!
Феодора застонала. Недолго?.. Слава богу, отмучится!
А потом в животе что-то горячо скрутилось; потом отпустило… и она почувствовала, что истекает кровью. Боль наполнила всю нижнюю половину тела, ноги свело; и она подтянула колени к животу, замотала головой, борясь за жизнь, отталкивая от себя смерть!
Ее еще раз схватила судорога; а потом все прекратилось. Кровь еще бежала, но уже ослабевала. Больная ощутила руку царицы на своем лбу.
– Все… уже все, - сказала Феофано.
Феодора открыла глаза, попыталась приподняться; но Феофано силой удержала ее на постели.
– Не двигайся, тебе
Феодора закрыла глаза; сил спорить не было, да и двигаться тоже. Липкая от крови одежда отвратительно облепила тело; вскоре она почувствовала, как с нее снимают платье, приподнимают ее, но когда из-под нее попытались выдернуть тюфяк, Феофано сердитым окриком остановила помощников. Ей нужно было оставаться в покое не меньше нескольких часов!
Феодора впала в забытье, и еще долго слышала вокруг себя голоса, ощущала прикосновения… а может, ей грезилось. Но только одно было настоящим – Феофано, которая сидела с ней и держала ее руку.
Когда московитка открыла глаза, царица улыбнулась: глаза у нее запали, но она выглядела такой же сильной, как прежде. Сильнее и живее, чем тогда, когда узнала о ребенке своей подруги!
– Бог тебя спас для меня, - сказала Феофано.
Она склонилась и поцеловала ее: черные волосы выскользнули из-под золотых лент, наискось переплетавших голову. Сейчас Феофано была одета женщиной, большой госпожой: и выглядела величественнее, чем тогда, когда на ней была броня.
– А где Дарий? – шепнула Феодора.
Феофано улыбнулась, и глаза ее сверкнули.
– Здесь, - сказала она.
Гречанка повернула голову, и Феодора, проследив за ней глазами, увидела в стороне тонкую фигуру – коленопреклоненную, с опущенной головой: Дарий Аммоний даже не думал бежать от правосудия!
Феодора попыталась приподняться, и царица уложила ее обратно.
– Кто еще здесь? – с трудом спросила московитка.
– Все, кто нужен, - ответила Феофано.
Она сложила руки на груди и словно окаменела; на губах зазмеилась улыбка.
– Мальчик хотел оказать тебе услугу, - сказала гречанка. – Правда, Дарий? Посмотри-ка на меня!
Медленно Дарий поднял голову – в свете единственной лампы стало видно, что он бледен, губы посерели.
– Да, моя василисса, - наконец ответил юноша. – Я видел, что госпожа… Я знал, что этот ребенок чрезмерно отяготит всех, и госпожа совсем не хотела его! От него следовало избавиться, пока не поздно, но госпожа не сделала бы этого: тогда я сам помог ребенку вернуться туда, откуда он явился! Пусть эта вина будет на мне, а не на госпоже!..
Феофано издала смешок в наступившей могильной тишине; и тогда Дарий уткнулся лбом в пол. Он так и застыл перед своей повелительницей, не смея просить пощады.
– Ты поступил по древней восточной справедливости, - наконец сказала императрица. – И по этой же восточной справедливости и будешь судим: пусть твою участь решит женщина, которую ты отравил! Что ты скажешь, любовь моя?
Она взяла Феодору за руку.
– Я не знаю, как его судить, - прошептала потрясенная больная.
– Дарий – дитя Востока, - сказала Феофано, не спуская глаз с юноши, который все еще лежал перед ними обеими, не поднимая головы. – Но Востока древнего, а не мусульманского! Ты знаешь, почему, Феодора?