Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Но даже если так, дорогая… комесу было бы лучше попасть в руки турок, чем в руки добрых католиков. Представляешь, что будет, если его захватят испанцы? С турками договориться легче – им захватывать и отдавать обратно христианских пленников привычно, не делая большого различия между католиками и православными. Если, конечно, Леонард попался не Ибрахиму-паше. Хотя даже в этом случае турки могут долго торговаться и отдать его, если наши итальянцы их прижмут…
Феодора закрыла лицо руками.
– В Стамбуле?
Феофано усмехнулась.
–
Феодора посмотрела на нее, охваченная новой тревожной мыслью.
– Но ведь у итальянцев, кажется, была договоренность с султаном… мир?
– У Сфорца никакой договоренности не было, - хладнокровно ответила спартанка. – И даже если бы была, заключать и нарушать взаимные договоры обычное дело между турками и христианами.
Она усмехнулась ярким ртом.
– Ты знаешь, что нынешний валашский князь Дракула… да, Влад, у которого ваше славянское имя… недавно потребовал себе в помощь у султана турецкую армию, чтобы отвоевать свой престол у соперника-венгра? Князь жил у султана в плену, ну, или воспитывался с детских лет, турки учили его в своей школе… а заняв трон, Дракула продолжил воевать с османами с прежней свирепостью.
– Не может быть, - сказала изумленная московитка.
Хотя почему же не может? Это византийский… ромейский – римский образец правления, который переняли уже и русские люди; и, конечно, этот образец давно переняли те, кто взял у греков Христа, подобно русам. И сами турки многому научились у греков.
Вернувшись домой, Феодора направилась туда, где началась галерея фамильных портретов… она и Леонард, и рядом Вард, которого Беллини успел написать перед тем, как хозяин дома вновь предался власти Посейдона.
Московитка несколько раз перевела взгляд с изображения прекрасного критянина на портрет сына: Вард казался родным сыном комеса. Она опустилась на колени, глядя в проникновенные карие глаза могучего человека, который столько дал ей и столько обещал.
– Пожалуйста, вернись… хотя бы ради Варда, - прошептала рабыня Желань.
Скоро до Рима докатились слухи, что под стенами Стамбула стала итальянская армия. Градоначальник был застигнут врасплох… Сфорца долго вел с пашой переговоры, но чего добился – в Италии не узнали; потом к туркам подошло подкрепление, и итальянцы отступили. Что делалось западнее и глубже в турецких владениях, в Эдирне, было совершенно неизвестно.
Через восемь месяцев после того, как армия Сфорца выступила в поход, греки, оставленные в Венеции для безопасности еще Леонардом, увидели, что на горизонте показалась итальянская флотилия.
========== Глава 163 ==========
Спрыгнувшего на берег Сфорца, в черном бархатном плаще, в отделанной куньим
– Герцог! Вы живы, слава богу! – воскликнул один из встречающих. Сфорца быстро повернулся, нахмурил брови… и узнал грека. Целая толпа греков высыпала, чтобы встречать его: людей довольно потрепанного вида.
Могущественный итальянец улыбнулся, посмотрев поверх их голов. Потом опять взглянул на того грека, который первым обратился к нему.
– Да, я жив, - сказал он. – А кто ты такой? Я тебя знаю?
Грек отступил и поклонился; вместе с почтительностью в нем проявилось нетерпение и достоинство, скрытое до поры до времени.
– Я служу Леонарду Флатанелосу, и мой господин оставил меня здесь для наблюдения за морем, - сказал он. – Должны ли мы понимать… что вы вернулись с победой? И где наш комес?
Сфорца вздохнул и положил греку на плечо свою руку воина; и вдруг тот понял, что итальянец едва жив от усталости. Как и те, кто приплыл с ним.
– Комеса с нами нет, - проговорил герцог: у него уже не было сил улыбаться и едва хватало сил отвечать. – Мы нашли Леонарда Флатанелоса, и он плыл с нами домой… но в пути нас разделила буря. Мы потеряли несколько кораблей, часть была отнесена далеко… это было у греческих берегов, где осенью очень неспокойно.
Грек отступил. Он ошеломленно взглянул на товарищей, и потом они все вместе снова воззрились на Сфорца, не решаясь спрашивать дальше – и не зная, что спрашивать. Леонардовы греки видели, как итальянцы сходят на берег, – их было много, корабли были полны и даже переполнены; но, без сомнений, в эту роковую для Мистры и всей Византии весну уплыло на восток гораздо больше.
– Но где же наши? Где все критяне… где македонцы? – спросили наконец герцога.
Сфорца взглянул на греков и отвернулся.
– Многие остались там, в Турции и в Византии, - сказал он. – Мы потеряли больше половины солдат.
Казалось, Сфорца не делает различия между своими и греками.
Тут герцогу подвели его коня, которого только что спустили по сходням; ему помогли сесть на лошадь. Казалось, герцогу уже все безразлично – высокая особа думала только о еде и постели, каких бы то ни было.
Сфорца уехал, а греки так и остались, охваченные скорбью, ужасом… и возмущением. Им сейчас казалось, что их сородичей итальянцы затерли, бросили и предали; тем более, что никто из воинов и моряков, которые сейчас разгружались, шумели, разговаривали, уже не обращал внимания на ромеев. И греков среди итальянцев не было видно.
Тот, кто первым заговорил с герцогом, опять пробился вперед.
– Где наши? – воскликнул он.
И тут наконец появился человек, при виде которого у грека вырвался радостный крик. Он растолкал измученных дорогой людей, не обращая внимания на их оружие, и подбежал к тому, которого узнал.