Стена
Шрифт:
Стали подыматься къ березовой алл и услыхали гармонью.
– Прошка никакъ… - сказал долговязый.
Повернули черезъ садъ прямикомъ къ дому, по взгорью.
Во двор на ящик покачивался Пистонъ. Лежа на локт, парень въ пиджак и лаковыхъ сапогахъ лниво перебиралъ на гармонь. Возл лежалъ кулечекъ, изъ котораго высматривали мдныя и хрустальныя дверныя ручки.
– Не прячь Проша!
– крикнулъ долговязый.
– И такъ увидимъ…
Прошка не повернулъ головы и продолжалъ наигрывать.
– Да вдь крестникъ!
– бормоталъ Пистонъ, разглядывая на свтъ пустую бутылку.
–
– А-а, шутъ лысый! Хранитель…
Посмялись. Только Прошка все такъ же лниво перебиралъ лады. Но худое, скуластое лицо его, съ рзко кинутыми бровями, было злобно и настороженно, точно вотъ-вотъ вскочитъ онъ и ударитъ.
– Играй хучь веселую… Заладилъ…
– Серчаетъ… - бормоталъ Пистонъ.
– А ты, Проша, не серчай, разъ я теб уважаю… разъ ты мн хрестничекъ…
Онъ тронулъ Прошку за руку.
– Душу вытрясу, лысый чортъ!..
Глаза у Прошки загорлись - вотъ-вотъ ударитъ. Но онъ только закусилъ губу, сжался и заигралъ чаще.
– Ну, за что вотъ?!
– плакался Пистонъ.
– такъ хрестнаго… а? Вотъ василiй Мартыновъ позавчера цлковый, парочку пивка, тобы… единственный врный другъ… Выпей, Пистонъ! Какъ передъ истиннымъ! Е-орникъ… Двчонка его вотъ у меня была… по своему длу… А тотъ такъ къ ей и стремитъ, такъ и… А я все-о вижу, неизбжно… что ему надоть. А желаете, чтобы вмст за пивомъ хать? Тутъ-то я его и прижо-огъ! Отвелъ! Ты какъ меня долженъ за это почитать, а? А ты меня за грудки! Ишь, прямо състь меня желаетъ… Прихожу съ пивомъ, нтъ никого. А, погоди… Порсигаръ у меня на постели! А?! Пор-си-гаръ! Какъ такъ? Ты ее допытай, откудова порсигаръ… Хресный я теб, ай нтъ? И все у меня на постели вдрызгъ… Это какъ?..
Прошка закусилъ губы и все такъ же перебиралъ лады.
– Облевизуй!.. А тутъ какъ узнаешь, разъ по сноваламъ самъ…
– Нда-а… - сказалъ долговязый.
– Дло темное. А что жъ творила-то?
Въ саду пощелкивалъ соловей. Прошка продолжалъ тянуть одну и ту же ноющую нотку.
– Ни-ни… Теперь Василiй Мартыновъ начисто все скупилъ, вкругъ… Ни пера чтобъ! Намедни рамы зимнiя увезли, ладно. Четыре балки сволокли… а полы не дамъ! Полы парке-етные!
– Про творила-то хвасталъ… полы-ы!
– Никакъ невозможно! Ни полы чтобъ, ни… чего! Вотъ теб, говоритъ, пистолетъ… па-лли безъ короткаго!
– Въ доску положу - ставься!
Все такъ же лежа на локт и закусивъ губы, Прошка навелъ на старосту револьверъ.
– Будя баловать… шшутъ!..
– отмахнулся староста.
Прошка навелъ на Пистона, на кума — по очереди, и когда задерживалъ руку, вс видли, какъ дергается у него лицо, и отмахивались.
– Пятки зачесало, мать вашу!..
Навелъ къ дому и выстрлилъ. Посыпало стекломъ.
– Махонька собачка, а злющая… - сказалъ староста.
– Какъ штука-то! А онъ мн — пали! А я прямо боюсь этого инструменту… Нон за это… А пожалуйте, Прохоръ Савельичъ, за полтинникъ, разъ мн хрестничекъ и единственный врный другъ… Вотъ и охолостили бутылочку…
Ухало и перекатывалось смхомъ въ пустыхъ сараяхъ.
– А то изъ
– А землю какъ… Василь-то Мартынычъ не укупилъ?
– закинулъ староста.
– Инженеры нипочемъ не согласны. Скрозь все разскемъ… дачи пойдутъ…
– А-а… Значитъ, дачи… та-акъ..
– Что жъ… дай Богъ пожить… - протянулъ долговязый.
– Да-ай Богъ…
Помолчали. Прошка лежалъ на спин и смотрлъ въ небо. Гулкими пульками тянули жуки къ березамъ.
– Ходилъ я къ имъ сколько разовъ… - сказалъ староста.
– Укрываются. Прямо изъ какого капризу не желаютъ и не желаютъ сдавать, какъ баринъ…
– Дай Богъ пожить… да-ай Богъ…
– А намедни прихожу къ барину въ номера, - сказалъ Пистонъ.
– «Продали, говорю, насъ, Лександръ Сергичъ»! Ни-какихъ! Сейчасъ мн полонъ стаканъ, врод какъ рому. Какъ передъ истиннымъ! «Живъ не буду - оттяну»! О-релъ! «Дяденька скоро помретъ, наслдство получу сто тыщъ… неизбжно!» Сто тыщъ!..
– Дай-то, Господи! Дяденька у нихъ, значитъ… А ужъ мы бы теб…
– Да братики мои! Только что сейчасъ ни-какъ невозможно. Вотъ какъ почнутъ ломать, тогда не видно, ночное время… Прямо вози и вози…
– Отцы-дды склали имъ все… - сказалъ староста.
– Намъ и Богъ веллъ.
– Ве-ллъ! Да приходи сюда самъ Iсусъ Христосъ… Спросись у Его - можно? Обязательно, скажетъ, можно… неизбжно! Вотъ какъ нмка-то тогда жила… какъ кладка-то…
– Никакъ люди сюда… - сказалъ староста.
Стали слушать.
…Топ-топ-топ…
Ровно и тяжело топало со стороны порубленной аллеи, гудли голоса и коротко позвякивало, точно состукивались куски желза.
– Баба, не напирай!
– выкинулся сиплый окрикъ.
Изъ-за поворота выдвинулась толпа. Блли рубахи, мелькали ноги въ блыхъ онучахъ, темнли бурые кафтаны и надъ головами, какъ тонкiй лсокъ, вырзались на свтломъ еще неб крюки и палки.
Топотъ на трав перешелъ въ мягкiй шелестъ, и всполохнулся неясными голосами тихiй вечернiй дворъ. Входила артель.
Впереди шагалъ коренастый приказчикъ въ пиджак и бломъ картуз, съ вздувшимся зонтикомъ и узелкомъ. Рядомъ съ нимъ, не совсмъ твердо шелъ высокiй и бритый съ темнымъ лицомъ, въ опоркахъ на босу ногу, въ лихо заломленной солдатской фуражк. Этотъ былъ совсмъ налегк, въ накинутой на плечи коротенькой кацавейк, точно выбжалъ наскоро къ воротамъ покурить. Остальные, человкъ двнадцать, шли грузно, съ мшками, полушубками и валенками. Эти имли осдлый видъ и, хотя было уже начало мая, разсчитывали, очевидно, и на морозы. Кой-кто несъ котелокъ и чугунокъ на головахъ и красныя артельныя чашки под-мышками. И придавая видъ домовидости, въ хвост толпы плелась баба въ красномъ платк, тоже съ мшкомъ у бока и притороченнымъ на полотенц въ пазуху армяка ребенкомъ.