Степь зовет
Шрифт:
Она быстро прошла по саду, отклоняя руками свисавшие книзу тяжелые ветви яблонь. Одна ветка зацепилась за плечо, и с дерева упало несколько спелых яблок.
Тотчас кто-то выбежал из соломенной сторожки, видневшейся невдалеке. Элька остановилась. Из-за деревьев показалась Настя в цветастом платье с высоко поддернутым подолом. Глаза, зеленые, как молодая крапива, колюче поблескивали.
— А, Настя! — обрадовалась Элька.
Она подняла с земли яблоко, впилась зубами в румяный бочок и с полным ртом спросила:
— Коплдунер тут?
Настя ответила не сразу,
— Не знаю, — сказала она, не поднимая глаз. — Нет его… никого нету. Он тут не сторожит… совсем ушел…
— Как же так? Где ж его искать?
Настя ухватилась за яблоневую ветку, подалась к Эльке. Она часто дышала, высокая грудь вздрагивала.
— Нету… сама видишь…
— Где же его искать?… Послушай, Настя, мы ведь машину получаем, трактор, в двадцать лошадиных сил. Знаешь ты об этом? Завтра мы его привезем… Почему ты не вступаешь в колхоз? Были бы вместе, подружкой мне была бы… Охота тебе ломать спину на Оксмана! Сколько ты получаешь?
— Не знаю… Ничего не знаю… Нечего тут. Никого тут нету… — Голос у Насти срывался, грудь под кофтой ходила ходуном.
Элька посмотрела на нее встревожено.
— Что с тобой, Настя? Обидели тебя или что? Скажи! Слушай, пойдем сейчас со мной в красный уголок, пойдем, а, Настя? Поговорим до собрания. Может, тебе что-нибудь надо?
— Ничего мне не надо! — В глазах полыхнул крапивный огонек, губы сжались узелком.
Элька помедлила с минуту, потом пожала плечами и пошла прочь. У последних яблонь она обернулась.
— Если он придет, скажи ему… Слышишь, Настя, скажи Коплдунеру, чтобы шел в комнезам, я его там буду ждать…
В ответ Настя изо всех сил дернула ветку и сдавленно крикнула:
— Шлюха! — И еще раз: — Шлюха поганая! — И, мелко перебирая босыми ногами, побежала к шалашу.
Ноги сами вынесли Эльку за ограду сада. „И эта… За что?“ — щемило сердце. Что она ей сделала?… „Нет! Не надо было соглашаться, не надо было идти в этот дикий хутор. Кто может с ними сладить? Нет, вернуться в Ковалевск. Сегодня же…“
Но тут же она рассердилась на себя:
„Не будь дурой, Элька! Не обижаться на них надо, не бежать от них, а доводить до разума. Не поддаваться, а перевоспитывать“.
Эти слова сказал ей прошлой весной Микола Степанович. Ковалевск выделил тогда трактор в помощь колхозу, организованному на одном из старых здешних хуторов, и Элька на только что отремонтированном „Интернационале“ распахивала там целину. Кулаки натравили женщин. Бабы напали на нее в степи, разорвали на ней платье, забросали камнями. В тот же день прискакал верхом Микола Степанович, провел на хуторе несколько дней, пока не наладил работу, а ее, Эльку, заставил остаться. „Только не отступать, — говорил он ей. — Запомни это, девушка, на всю жизнь. Тот, кто отступил один раз, может и второй раз не выдержать. Если ты уверена в своей правоте, дерись до последнего“.
„Глупости! Подумаешь, двум бабам не понравилась! — ругала себя Элька. — Мало ли что кому в голову взбредет… Важно самой быть человеком“.
У голубоватой комнезамовской хатки стоял Матус и по обыкновению
— Ты одна? — спросил он насмешливо, увидев Эльку.
— Добрый вечер, — сдержанно ответила она. — Что, никто не пришел?
— И не придут. Давно уже с мужиками спят в обнимку…
— Может, еще соберутся… — Элька растерянно оглядывала пустынную улицу.
— Да что ты, в самом деле? Ночь на дворе, чего ждать? Ей-богу, прошлись бы лучше, прогулялись бы, а?
Элька гневно посмотрела на него.
— Больше вам ничего не хочется?
— А чем я хуже того же Коплдунера? У Эльки слезы выступили на глазах.
— Почему вы со мной так разговариваете? — спросила она дрожащим голосом.
— Ну-ну, уж и пошутить нельзя! — Матус увидел, что девушка не на шутку расстроилась. „Черт ее знает, уполномоченная все же“. — Ты ничего не знаешь о Хонце? — поспешил он переменить разговор. — Зачем это его вызвали в райком? В райком зря не вызывают…
— Вы что, слыхали что-нибудь? — быстро спросила Элька.
Матус снова сунул спичку в рот.
— Всякое говорят… А ты разве… Не может быть, чтоб ты не знала.
— Да откуда? — с сердцем сказала Элька. — Вы знаете, так скажите.
— Нет, нет! Мало ли что брешут… Не мое это дело. Элька с минуту испытующе смотрела на него. Он,
видимо, что-то от нее скрывал. Потом, тряхнув головой, откинула волосы со лба, точно решила больше не думать об этом.
— Так… Ну ладно. Где Коплдунер?
— Да вон, около ветряка я его видел.
— Ага… Значит, попозже мы за вами зайдем. Насчет того дела. Насчет Пискуна… — И, не слушая, что Матус ей еще скажет, Элька быстро пошла к ветряку.
На песчаном взгорке за хутором ветряк сонно махал в сумеречном небе заплатанными крыльями, шумел жерновами.
Около ветряка стояла чья-то подвода, Коплдунер помогал таскать мешки с мукой.
Запыленный возчик, сопя и отдуваясь, говорил:
— В Малостояновке что было, слыхал? Там вчера всех кулаков выгнали. Сендера Оксмана тоже раскулачили, черт бы его побрал с братцем! — Он оглянулся. — А братец-то все еще с вас шкуру дерет! Шесть с половиной с пуда, чтоб ему с голоду пухнуть…
Верхом на буланой — вторая на поводу — проскакал мимо ветряка Шефтл.
Он подстегивал кобылу, свистел, гикал, точно ему хотелось, чтобы весь хутор смотрел на него. Увидев Эльку с Коплдунером, он пнул лошадь ногой и во весь опор пустился к двору.
Юдл Пискун пришел вечером домой в большой тревоге. Только что, пробегая задами мимо красного уголка, он увидел Эльку и Матуса, которые будто спорили о чем-то, и Элька назвала его имя. Нет, он не ослышался, она ясно сказала: „Насчет Пискуна“. Он притаился за плетнем, хотел подслушать еще что-нибудь, но они тут же разошлись в разные стороны. Чертова сука, что она пронюхала, чего ей надо, чтоб ей утром глаз не открыть? Юдл был вне себя. Он с порога заорал на жену, почему опять не завесила окна, пнул попавшуюся под ноги табуретку так, что она кувырком полетела к стене, и побежал в конюшню.