Степь зовет
Шрифт:
Но разве он когда-нибудь ее слушает? Не может жить, как все люди…
В углу на подстилке громко храпел Иоська.
„Как бы он не простудился“, — встревожилась Доба, слезла с кровати и укрыла сына кожухом.
Было уже за полночь, когда Элька стукнула в низкое оконце матусовской хаты.
— Матус…
В хате проснулись. Женский голос брюзгливо отозвался:
— О господи, покоя не дают! И что там опять? Стучат среди ночи, надо же такую наглость иметь…
Элька
Женский голос взвился на октаву выше. Элька отошла от окна. На траве у канавы сидел Коплдунер и дремал, опершись локтями на согнутые колени и свесив голову.
— А! Идет? — встрепенулся он.
Парень очень устал. Каждую субботу Яков Оксман посылал его на ветряк. Сегодня он работал на мельнице последний раз. И сад он тоже больше не будет у него сторожить.
В дверях показался Матус. Вид у него был заспанный и недовольный.
— Охота вам таскаться ночью! — зевнул он во весь рот. — Чего мы там не видали? Сломанной подковы от дохлого коня? Тебе только бы лишние заботы выискивать!
— Почему вы за него заступаетесь? Вы что, с люльки его знаете? Бывший спекулянт, лавочник, говорил Хонця.
— Ну, а если бывший лавочник, так что? А сейчас он хлебороб. Получил переселенческий ордер, советская власть ему дала, не спросила у Хонця. Партия нам велит перевоспитывать таких, а ты…
— Ну ладно… Сначала посмотрим, тогда и будем перевоспитывать. — Элька слегка подобрала платье, чтобы не зацепиться за кусты. — Аида быстрее…
— Вечером я тут видел Оксмана. По-моему, он к нему ходил, к Юдлу, — заговорил Коплдунер, до сих пор молча шагавший рядом с Элькой.
— Мало ли что… — Матус зевнул.
— На ветряке он сегодня даже не появлялся. Это с ним первый раз. А жена его по всему хутору бегала.
— Ну и что из того? — Матус пожал плечами.
— А то, что они сорвали женское собрание. Вы же сами видели, никто не пришел…
За оградой пискуновского двора не было слышно ни звука. Они вошли во двор, и Элька негромко постучала в маленькое оконце, глядевшее на улицу. Вскоре на пороге хаты показалась Доба в помятом широком платье.
— Нам нужен Юдл Пискун, — сказала Элька.
— Юдл?… Нет его, только-только ушел… К соседу за чем-то пошел…
— К кому, говорите, он пошел? — сухо спросила Элька.
— Да зачем это он вам понадобился в такое время? Завтра он сам к вам придет, я ему скажу. Придет, придет рано утром.
— Он нам сейчас нужен, а не утром, — вмешался Коплдунер. — Знаем мы его — сегодня он тут, а завтра ускакал торговать новую кобылу… — Коплдунер терпеть не мог Юдла и теперь по-мальчишески радовался, что может прищемить ему хвост.
— Да что это вы? Где это видано! — лепетала Доба, трясясь всем телом. — Юдл пока что ничего у вас не украл… Не убежит он от вас… Виданное ли дело? Ночью стучаться в чужие окна! Да что это вы? Идите своей дорогой…
Элька отошла от двери.
— Хорошо. Вы ему передайте, чтобы он пришел к нам завтра, а сейчас, будьте добреньки,
Добу с головы до ног прошиб холодный пот. Перед глазами у нее замелькали лошадиные шкуры на стропилах и заморенная кляча…
— С чего это вдруг, зачем вам наша конюшня?… У меня и ключей нет… Идите поищите мужа, с ним разговаривайте… Куда? — крикнула она отчаянно, видя, что Коплдунер направляется к конюшне. — Вы что, ломать вздумали?
— Зачем ломать? — послышался густой бас Коплдунера. — Элька, ну-ка, иди сюда! — Голос его звучал растерянно.
Подойдя ближе, Элька удивленно взглянула на Коплдунера. Дверь в конюшню была открыта настежь. Коплдунер зажег спичку.
— Где же лошадь? — Элька огляделась кругом.
Ясли полны сена, а лошади нет. У Добы, то ли от холода, то ли от испуга, зуб на зуб не попадал. Она сама не знала, куда делась гнедая и кто открыл наружную Дверь.
— Кобыла… так она ведь на выпасе, Юдл ее в балку угнал… Совсем позабыла, о господи боже ты мой…
Матус был доволен. Говорил он, что нечего идти, или нет? Обидели человека зазря. Только бы устраивать неприятности, мутить народ. Элька обескуражено молчала. В самом деле… Подняли шум, напугали женщину. Что ж это Хонця?… Нехорошо получилось!
Когда они ушли, Доба тщательно заперла дверь и улеглась под одеяло. Ее бил озноб.
Напротив, на соломенной подстилке, спал Иоська и бормотал во сне. Быть может, ему снилось, что вместе с пионерами он пасет в балке лошадей.
А гнедая была совсем рядом. Она сама вышла из конюшни и паслась тут же, за хатой.
— Таскаемся по ночам, будим людей, — ворчал Матус на обратном пути. — Не говорил ли я вам? Все ваш Хонця!
Элька не отвечала. Она была так утомлена, что еле сдерживала желание повалиться на землю и заснуть в первом попавшемся палисаднике.
Они брели по темной улице почти на ощупь. Где-то глухо тарахтела далекая подвода.
— Все-таки с Хонцей дело не просто, — не унимался Матус. — Райком зря вызывать не станет. Я уже давно говорил, что, пока Хонця командует, хорошего не жди.
— Что ты так за него переживаешь? Боишься, что тебя вместо него назначат? — насмешливо отозвался Коплдунер.
— А ты чего суешься? — огрызнулся Матус. Втайне он считал, что ему вовсе не место в захудалой бурьяновской лавчонке. Но быть председателем колхоза? Спасибо, очень ему нужно тащить этот воз!
Он зевнул и пошел к своему двору.
Элька и Коплдунер свернули на тропинку возле канавы.
— Пустой он человек, правда? — сказала Элька.
— Пустобрех, — согласился Коплдунер. — Ты устала? Может, пройдем еще немного? — спросил он, когда они были против двора Хомы Траскуна.
— Нет, уже поздно. Ступай.
— Я хотел тебе сказать… Я ведь тоже слышал.
— О чем?
— Да о нем, о Хонце.
— Что ты слышал и от кого?
— Да вот насчет амбара… Что будто бы он хлеб оттуда брал. Ключи-то у него… Весь хутор гудит.