Степь зовет

Лурье Нотэ

Но разве он когда-нибудь ее слушает? Не может жить, как все люди…

В углу на подстилке громко храпел Иоська.

„Как бы он не простудился“, — встревожилась Доба, слезла с кровати и укрыла сына кожухом.

17

Было уже за полночь, когда Элька стукнула в низкое оконце матусовской хаты.

— Матус…

В хате проснулись. Женский голос брюзгливо отозвался:

— О господи, покоя не дают! И что там опять? Стучат среди ночи, надо же такую наглость иметь…

Элька

постучала еще раз.

Женский голос взвился на октаву выше. Элька отошла от окна. На траве у канавы сидел Коплдунер и дремал, опершись локтями на согнутые колени и свесив голову.

— А! Идет? — встрепенулся он.

Парень очень устал. Каждую субботу Яков Оксман посылал его на ветряк. Сегодня он работал на мельнице последний раз. И сад он тоже больше не будет у него сторожить.

В дверях показался Матус. Вид у него был заспанный и недовольный.

— Охота вам таскаться ночью! — зевнул он во весь рот. — Чего мы там не видали? Сломанной подковы от дохлого коня? Тебе только бы лишние заботы выискивать!

— Почему вы за него заступаетесь? Вы что, с люльки его знаете? Бывший спекулянт, лавочник, говорил Хонця.

— Ну, а если бывший лавочник, так что? А сейчас он хлебороб. Получил переселенческий ордер, советская власть ему дала, не спросила у Хонця. Партия нам велит перевоспитывать таких, а ты…

— Ну ладно… Сначала посмотрим, тогда и будем перевоспитывать. — Элька слегка подобрала платье, чтобы не зацепиться за кусты. — Аида быстрее…

— Вечером я тут видел Оксмана. По-моему, он к нему ходил, к Юдлу, — заговорил Коплдунер, до сих пор молча шагавший рядом с Элькой.

— Мало ли что… — Матус зевнул.

— На ветряке он сегодня даже не появлялся. Это с ним первый раз. А жена его по всему хутору бегала.

— Ну и что из того? — Матус пожал плечами.

— А то, что они сорвали женское собрание. Вы же сами видели, никто не пришел…

За оградой пискуновского двора не было слышно ни звука. Они вошли во двор, и Элька негромко постучала в маленькое оконце, глядевшее на улицу. Вскоре на пороге хаты показалась Доба в помятом широком платье.

— Нам нужен Юдл Пискун, — сказала Элька.

— Юдл?… Нет его, только-только ушел… К соседу за чем-то пошел…

— К кому, говорите, он пошел? — сухо спросила Элька.

— Да зачем это он вам понадобился в такое время? Завтра он сам к вам придет, я ему скажу. Придет, придет рано утром.

— Он нам сейчас нужен, а не утром, — вмешался Коплдунер. — Знаем мы его — сегодня он тут, а завтра ускакал торговать новую кобылу… — Коплдунер терпеть не мог Юдла и теперь по-мальчишески радовался, что может прищемить ему хвост.

— Да что это вы? Где это видано! — лепетала Доба, трясясь всем телом. — Юдл пока что ничего у вас не украл… Не убежит он от вас… Виданное ли дело? Ночью стучаться в чужие окна! Да что это вы? Идите своей дорогой…

Элька отошла от двери.

— Хорошо. Вы ему передайте, чтобы он пришел к нам завтра, а сейчас, будьте добреньки,

отоприте конюшню.

Добу с головы до ног прошиб холодный пот. Перед глазами у нее замелькали лошадиные шкуры на стропилах и заморенная кляча…

— С чего это вдруг, зачем вам наша конюшня?… У меня и ключей нет… Идите поищите мужа, с ним разговаривайте… Куда? — крикнула она отчаянно, видя, что Коплдунер направляется к конюшне. — Вы что, ломать вздумали?

— Зачем ломать? — послышался густой бас Коплдунера. — Элька, ну-ка, иди сюда! — Голос его звучал растерянно.

Подойдя ближе, Элька удивленно взглянула на Коплдунера. Дверь в конюшню была открыта настежь. Коплдунер зажег спичку.

— Где же лошадь? — Элька огляделась кругом.

Ясли полны сена, а лошади нет. У Добы, то ли от холода, то ли от испуга, зуб на зуб не попадал. Она сама не знала, куда делась гнедая и кто открыл наружную Дверь.

— Кобыла… так она ведь на выпасе, Юдл ее в балку угнал… Совсем позабыла, о господи боже ты мой…

Матус был доволен. Говорил он, что нечего идти, или нет? Обидели человека зазря. Только бы устраивать неприятности, мутить народ. Элька обескуражено молчала. В самом деле… Подняли шум, напугали женщину. Что ж это Хонця?… Нехорошо получилось!

Когда они ушли, Доба тщательно заперла дверь и улеглась под одеяло. Ее бил озноб.

Напротив, на соломенной подстилке, спал Иоська и бормотал во сне. Быть может, ему снилось, что вместе с пионерами он пасет в балке лошадей.

А гнедая была совсем рядом. Она сама вышла из конюшни и паслась тут же, за хатой.

— Таскаемся по ночам, будим людей, — ворчал Матус на обратном пути. — Не говорил ли я вам? Все ваш Хонця!

Элька не отвечала. Она была так утомлена, что еле сдерживала желание повалиться на землю и заснуть в первом попавшемся палисаднике.

Они брели по темной улице почти на ощупь. Где-то глухо тарахтела далекая подвода.

— Все-таки с Хонцей дело не просто, — не унимался Матус. — Райком зря вызывать не станет. Я уже давно говорил, что, пока Хонця командует, хорошего не жди.

— Что ты так за него переживаешь? Боишься, что тебя вместо него назначат? — насмешливо отозвался Коплдунер.

— А ты чего суешься? — огрызнулся Матус. Втайне он считал, что ему вовсе не место в захудалой бурьяновской лавчонке. Но быть председателем колхоза? Спасибо, очень ему нужно тащить этот воз!

Он зевнул и пошел к своему двору.

Элька и Коплдунер свернули на тропинку возле канавы.

— Пустой он человек, правда? — сказала Элька.

— Пустобрех, — согласился Коплдунер. — Ты устала? Может, пройдем еще немного? — спросил он, когда они были против двора Хомы Траскуна.

— Нет, уже поздно. Ступай.

— Я хотел тебе сказать… Я ведь тоже слышал.

— О чем?

— Да о нем, о Хонце.

— Что ты слышал и от кого?

— Да вот насчет амбара… Что будто бы он хлеб оттуда брал. Ключи-то у него… Весь хутор гудит.