Степь. Кровь первая. Арии

Бер Саша

Зорька хмыкнула, и они замолчали, обдумывая каждый своё. Наконец, Зорька спросила:

– Меня ещё ищут?

– Да кому ты дохлая нужна?

– А как же...
– непонимающе развела руки в стороны Зорька.

– Да так. Нашли тебя, в тот же день. Почти сразу как Диля запороли. Плавала ты в реке, да в камышах застряла. Совсем дохлая, рыбами объеденная.

Зорька вытаращила глаз и вопросительно уставилась на Онежку. Та потупила глаза, видно, что замялась с объяснением. Не очень ей хотелось об этом рассказывать, но всё же решилась:

– Да, отчебучила я тогда, сама до сих пор не понимаю, что это на меня нашло. Прям как в сказке-небылице. Кому расскажешь не поверят.

– Я поверю, - сказала Зорька, подталкивая рассказчицу.

Она молчала, нервно теребя рубаху.

– Да не томи, - не выдержала уже Зорька.

– Понимаешь в тот день, утром, я из коровника молодуху одну вывезла на реку топиться. Беременная она была и вот решила, дура, от ребёнка избавиться. Кто научил, так и не призналась. Только избавиться не получилось, за то от себя избавилась. Умер он у неё в животе и гнить начал. Жить ей оставалось день или два. Я в таких делах не помощница, поэтому единственное, что смогла для неё сделать, так это к реке тайком отвести, чтоб покаялась, да сама в воду схоронилась. Я ещё тогда

её предупредила, мол сама не схоронишься, я тебя к Дедам по реке отправлять не буду. Будешь гнить где подохнешь. А как ночью тебя Диля принёс, мне как в башку стукнуло. Я ж уже говорила. По началу думала так, милый бранится только тешится. На утро с собаками искать будет, плакать. И пристала тут ко мне эта мысль о собаках. Почему-то только об этом и думала. Вот хоть убей не знаю почему. Поэтому первое, что решила - надо собак на реку увести. Раздела тебя. Ночью от вашей конопли, я твоё платье по траве протащила до самой реки. Через тайный лаз, пацанский, что они выкопали в лес. Я и сама им частенько пользовалась. Там по лесу меж ловушек уж целая тропа протоптана. А там степью к реке, да так получалось, что в аккурат к тому же месту, куда девку утром вывела. А эта дрянь не утопилась. Померла где и сидела. Мало того, лицо ей кто-то погрыз. Всё напрочь съедено. Пальцы рук обгрызены. Глаз вообще нет, видно выклевали. Жуть. А я возьми да сделай дурость. Рубахи с неё стянула, да твоё платье на неё... Она конечно потолще тебя была, но в общем спутать можно было, если не приглядываться. Скатила её в воду. В камыш затолкала, на сколько смогла. А её тряпки, подальше в камыш закинула. Собак по утру Шумный пустил сразу. Зачем Диля порол, коль собаки след взяли? Непонятно. А как его люди прибежали с собаками, они с атаманом вдвоём на колеснице на реку катались. А как скатались искать перестали. Видно поверили. А теперь ответь мне Утренняя Заря, зачем я это всё сделала? Ведь задним умом до сих пор понять не могу.

Зорька изобразила улыбку и весело ответила:

– Не знаю, Онежка. Действительно сказка какая-то. Это на тебя совсем не похоже. Но знаю одно. Я и дочь моя обязаны тебе жизнью.

– Странно, - вдруг задумчиво проговорила знахарка, - тебя искали, а дочь нет.

Тут призадумалась и Зорька.

– То, что по началу дочь не искал, немудрено, - ответила она, - дочь для него всегда была, как пустое место, к тому же Звёздочка частенько при мамке - его любовнице была. Но потом обязательно вспомнит и искать кинется. Не он, так Шумный. Уходить мне надо от сюда и чем быстрее, тем лучше.

– Да много бы отдала, чтоб вы исчезли от меня подальше.

– Я тебя понимаю. А что делается на верху?

– Да ничего. Нет никого. Все в город перебираются. Я ещё два, три дня задержусь. Не больше. Пока муж мастерскую перевезёт, не одна ходка уйдёт. Потом коровник, а уж опосля и я уеду, поэтому тебе быстро надо думать, потом помочь будет не кому.

– Так если все уедут, тут никого не останется, так я и без помощи уйду.

– Накась выкуси. Здесь останутся все пацаны прислужные, люди Шумного, кое-кто, да артель охотничья. Атаман, как и раньше сборы ближников тут проводить будет. Сюда же и вертаться будут после походов. Ритуал он видите ли сохранить желает. Околдовать пацанов и выйти может у тебя и получится, но тогда Шумный с атаманом будут знать, что ты жива и кинуться искать, будь уверена. Далеко не уйдёшь и меня подставишь.

– Ты б меня только за лес вывезла в степь. Там я уйду, - жалостливо попросила Зорька, - а если через тот твой лаз?

– Завалили его, засыпали, сразу как нашли.

Онежка призадумалась и заговорила как бы сама с собой:

– С мастерской не вывезешь, там каждый воз грузчики сопровождают да лучники отрядные. Коровник тоже отпадает, баб молчать не заставишь. Обязательно где-нибудь говно всплывёт.

– А с травами с твоими?
– вдруг резко встряла Зорька.

– А на кой...
– начала было Онежка, но споткнулась на полуслове и просияла, - точно. Я выпрошу воз под мои травы лечебные. Тебя под них закопаю и вывезу.

И она, тут же забыв про большую, кинулась исполнять задуманное. Так ей не терпелось избавиться от непрошенных гостей.

Получилось всё лучше, чем предполагалось. Никто даже к возу не подходил, ничем у Онежки не интересовались. Она просто накидала на Зорьку со Звёздочкой целый сноп трав и спокойно вывезла из логова. Потом ещё ехала довольно долго, видимо проверяясь и боясь встречных. Наконец воз остановился и Онежка хмуро сказала:

– Всё. Вылазь. Приехали.

Зорька вылезла из-под груды снопов и вязанок, прикрывая собой дочку, огляделась. Остановились они меж двух больших холмов в балке, у зарослей раскидистых кустов, в которых можно было быстро укрыться. Онежка сидела на возе спиной к Зорьке, всматриваясь в даль и показывая всем свои видом, что не имеет желания говорить, и тем более долго прощаться, а желает, как можно быстрей от них избавиться. Зорька понимала бабу. Она очень сильно рисковала и ради кого? Поэтому просто поблагодарила знахарку и быстро зашагала к зарослям. Онежка ничего больше не сказала, даже не обернулась напоследок, а стегнула лошадь и поехала дальше, как ни в чём не бывало.

Они.

Клип тридцать второй.

Матёрая.

Следующее новолуние после Купального значилось как бабьи Помочи (Успенье). У беременных ухудшалось самочувствие. Всплывали все "прелести" зачатия: токсикоз, головные боли, сонливость и прочие сопутствующие "радости жизни". Появляется непереносимость запахов, повышенное слюноотделение, в молочных железах "покалывания". А в бабняке чествуют Мать Сыру Землю, что в эти дни именинница. Начало молодого бабьего лета. Обидеть в эти дни, а что ещё страшней рассердить Землю - это все равно, что заведомо отправиться к предкам. По земле нельзя было ходить босиком, прыгать, скакать, а также втыкать в неё любые острые предметы. Бабы выходили в огороды и голышом катались по земле, со вздохами, стонами и охами, выпрашивая у неё силы жить. Мать Сыру Землю кормили и поили: молоком, маслом конопляным и т.д. После устраивали складчины. Перед пьянкой в обязательном порядке ходили чистить источники, пить подземную воду. Там и пьянствовали. Пьянка была не сильно обильной, притом разрешалось не пить вообще. Беременным даже не предлагали. Но всю седмицу ели за общим столом. Проходили "помочи". Было принято помогать многодетным и всем обездоленным сделать

заготовки на зиму. Самой обездоленной, т.е. не имеющая детей-помощников на воспитании, которые бы таскали с леса его дары, была большуха. Поэтому "помочи" были в первую очередь для неё, а она же как раз и была той, кто по поводу этого дела и напивалась. При бабьих помочах особенно придирчиво относились к работе молодух. Для них это была не только общая работа, но и мучительное наказание.

Заканчивалось первое лето лесного сидения. На дворе стояла седмица Помочей. Событий произошло за это время огромное количество, все они разного рода, но для Данухи не являлись чем-то из рук вон выходящих и неожиданных. Ожидаемо стали искать мам Краснушки и Елейки и если маму Краснушки нашли сразу, то вот Елейке не повезло. Неважна не смогла нащупать её среди живых, а среди мёртвых она не умела. Елейка ревела долго и чем больше её утешали, тем пуще она принималась это делать. Дело дошло до откровенной истерики, после чего её оставили в покое. Дануха сказала, мол отстаньте от девки, сама проревётся. Вывела её из этого "мокрого" состояния через несколько дней Хохотушка, которая просто скорчила лживо-обидчивую мордашку, выпятив губки и напомнила ей, что та, как тепло станет, ей "коняшку" обещала подыскать. Тут сразу все сделали обидчивые и просящие физиономии, что заставило Елейку, с уже опухшими глазами, улыбнуться, хотя ещё долго было заметно по её виду, что на душе у девки тяжелее тяжёлого. Москуху, маму Краснушки, просто выкрали, не заморачиваясь ни с охраной, ни с остальным коровником. Прямо с поля, на котором она спала после работы, ночью, когда все почему-то неожиданно уснули, даже сторожевые собаки. Ходили опять вчетвером, только вместо Малхи пошла Краснушка. Чуть позже Дануха пожалела, что коровник оставили, так как довольно скоро Голубава развила в их лесном селении, среди новеньких, бурную деятельность, и всех поселянок, так ладно пристроила к делам, что Дануха даже по белому позавидовала её организаторским способностям. Голубава никого не спрашивая заняла какое-то странное, непонятное в этом бабьем царстве место, просто взяв и возглавив его. Она не исполняла роль большухи при бабняке, она не брала на себя обязанности родового атамана, а просто построила всех баб и стала ими командовать и все стали её слушаться, как должное. А как жизнь закрутилась своим чередом, так пришла к Данухе и посетовала, что бабёнок мол мало, надо бы ещё какой коровник растормошить, а то туда не хватает, сюда не хватает и вообще на будущее замахнулась чуть ли не город в лесу ставить, вместо временного, шатрового. Теперь и припасами она командовала, начиная со сбора, заготовки, местами хранения и кончая выдачей их Данухе. Кутырок и молодух, что посмышлёней, организовала в девичью ватагу, диверсионно-сыскного профиля, подключив к этому Никто, которую молодняк почему-то стал звать сокращённо - Ник. Той понравилось, все приняли, посчитав это более благозвучным. Притом тут же принялись все её "особые" сокращать свои клички, нахрапом требуя от Данухи на то разрешения. Старшая махнула рукой, мол обзывайтесь как хотите, только не делайте это часто, чтоб не забыть, на кого как материться. Краснушка стала Красна, Неважна стала Нева, Белянка - Беля, а Хохотушка почему-то Уша. Почему она выбрала такую странную кличку, она и сама толком объяснить не смогла, вот захотела и всё. Буря, Елейка и Голубава ничего менять не стали.

Ник совсем расцвела за это время, ожила, что ли, радуясь обыденным для других вещам. Ей нравилось возиться с молодухами, что были значительно младше её по возрасту, но знанием обычной жизни, она ушла от них недалеко, поэтому практически не выделялась в их среде. А в некоторых вопросах, особенно полового содержания, девки даже знали куда больше, чем она, ибо таким вещам её по жизни вообще никто не учил. Голубава поставила перед Ник задачу, научить молодух, из числа способных, скрытному дозору за подступами к поселению, чтоб чужаки не сумели застать врасплох. Уж больно эта проблема Голубаву тревожила. Ник и научила, притом не только способных, а всех, кто захотел. Самой Ник уметь прятаться нужды не было, но играла в прятки с девками, как дитя малое, учась сама, попутно, этому хитрому делу и уча этому молодух. Они целыми днями мастерили на подходах к лагерю засидки на деревьях, в корнях под пнями, в зарослях кустов, даже норы для этого скрытные рыли. Данава для этой "лесной банды" даже одежду специальную сшил, в которой на них в упор наткнёшься и не заметишь. Дануху раза два чуть до испачканного подола не напугали, выскакивая перед самым носом, когда она хаживала к источнику, да в старый баймак. В общем кутырки с молодухами освоили дозорное дело легко, играючи и главное с пользой. Ник их и следопытству обучила, даже попыталась научить умению "заметать следы", но тщетно. Следы, конечно, заметали, только не с помощью дара или колдовства какого, а вручную, но тоже не плохо получалось. Они уже и дальние подходы прощупывали, искали чужие следы. Старались девки из всех сил, но напрасно. Мирно как-то жилось, без каких-либо поползновений чужаков со стороны. Единственные чужие, на ком они "вдоволь" потренировались, были дружки колдуна, наведавшие его с завидной регулярностью. Сам Данава больше никуда не уходил, свои бабьи колдовские наряды не одевал. Дружки ходили к нему, но по одному, стараясь быть, как можно проще и скромнее, побаиваясь и девок и Дануху. Последняя приваживала их, как гостей, но не более. Приходили, приносили сплетни. День, два жили и уходили восвояси.

Осунувшаяся и даже почерневшая от горя Елейка, наконец занялась делом, которое быстро вывело её из состояния подавленности и вернуло к нормальной жизни. Со всех степей, притом иногда издалека, судя по тому, что по три, четыре дня отсутствовала, собирала она для всех сестёр коней трёхлеток. Почему именно трёхлеток, а не моложе или старше сама не ведала, но точно знала, что так надо. Притом выбирала в табунах лучших из лучших под характер каждой сестры. Эта "охота за жеребчиками" придала её жизни смысл. Дело оказалось для девки крайне увлекательным, интересным и азартным до чесотки по всему телу. Для каждого "дикаря" поставили отдельный шатёр с деревом внутри и специальными привязями. Каждая из девок, начала своего коня к себе приваживать. Процесс этот был небыстрым и изнурительно нудным. Поначалу помогала Елейка своим шиканьем, но постепенно девки стали обходиться и без неё, лишь изредка обращаясь за помощью. К этому времени уже у каждой был свой конь, но ещё не кумлёный, не "привязанный". Каждая дала своей будущей половине кличку, что для некоторых девок оказалось самым трудным и мучительным во всём процессе. Только Нева справилась с этим сразу, потому что заранее знала, как назовёт. Не даром же готовилась к этому с самого момента появления Елейки. Остальные же сами извелись и Дануху извели. Чуть ли не каждая по нескольку раз приходили к ней поныть с этим мучившем их вопросом. Наконец все определились и Дануха даже с облегчением вздохнула, провозгласив, взымая руки к небу "слава тебе яйца".