Степь. Кровь первая. Арии

Бер Саша

– Ты, это, прости меня, Зорька - покаянно, заикаясь и по-старчески ласково запричитала она, теребя кожаный подол, - чё то я не то творю. Ты ж небось голодна, а я дура призвизднутая тут мериться кинулась у кого подол ширше.

Зорька разом обмякла и тоже опустила глаза. Слова про еду тут же её сломили. Живот охватил позвоночник и заныл от отчаянья. Молоко кончалось. Звёздочка недоедает, голодная. Она ведь когда шла даже не сомневалась, что Дануха жива и что обязательно накормит, не бросит. Зорька последние дни отсиживалась в какой-то лесной избушке, видимо некогда принадлежащей тамошней еги-бабе, которая к её приходу оказалась пуста. Хоть оставленные в ней съестные припасы

и настораживали, что изба могла быть использована кем-то как перевалочная база и в любой момент тут мог кто-нибудь заявиться, но раны требовалось залечивать, а тут хоть какой-нибудь корм был, да и кров над головой, поэтому надо было быть полной дурой, чтоб не воспользоваться этим, а еле живой кидаться в дальний переход в родные земли, было равнозначно самоубийству. Она чуть ли не бегом сюда побежала, когда немного встала на ноги, да и запасы закончились, не задумываясь по дороге о еде. Лишь бы дойти побыстрей, а тут, ей казалось, сразу всё наладится. Да, не ожидала она такой встречи, хотя была к чему-то подобному готова. Хавка рассказывала, что Дануха о ней думает, поэтому тоже чувствовала свою вину за произошедшее, что вместо того, чтоб в ноги кинуться, быром попёрла, рисонуться захотела.

– И ты прости меня Данух, - так же покаянно проговорила Зорька, опуская голову, - Хавка же мне всё про тебя рассказала. И чё ты думаешь обо мне, тоже. Я просто не ожидала, что ты сразу накинешься. Думала поговорим для начала...

Тут Дануха соскочила, подбежала к Зорьке и буквально кинулась ей на шею, чуть дитя не придавили. Дануха всё просила прощение, размазывая слёзы по щекам, Зорька просто откровенно ревела в голос. Сколько бы это продолжалось не понятно, но ребёнок не стерпел и тоже заревел, но уже так, что бабы реветь тут же перестали.

– Ой, дитятю-то придавили, - утирая слёзы засюсюкала Дануха.

– Она есть хочет, а у меня молоко кончилось, - тут же сквозь слёзы ответила Зорька, тоже утираясь, - забыла, когда ела в последний раз.

– Ой, да чё ж мы стоймя стоим-то, - заметалась сразу баба и схватив клюку с земли заторопила, - айда скорей, там уж стол накрыт.

Обе опустошённые морально и не имеющие больше сил на словесную драчку, они двинулись в поселение, остановившись лишь у источника, попить воды да умыться. Но тут у успокоившейся Данухи взыграл "профессиональный" интерес и под благовидным предлогом, мол традиция такая, сама понимаешь, попросила Зорьку подать водицы напиться. Зорька, прекрасно знала устои бабняка и обязалоку при приёме в бабняк и не чувствуя подвоха, зачерпнула воду в ладонь, протягивая с улыбкой руку большухе. Да, обычаи она знала, только не знала, что бабняка то уж нет и устои эти здесь не действуют. Дануха приступила к процессу опознания с милой ласковой улыбочкой и только лишь принюхавшись, улыбочку её, как ветром сдуло.

– Да-ну-ха, - укоризненно проговорила молодуха на распев, ну только ещё пальчиком не погрозила, поняв, что та делает.

– А я чё? Я ничё, - тут же залепетала баба извиняющимся тоном, и макая пальцами в ладонь.

Долго растирала воду между пальцами, при этом лихорадочно пытаясь осознать только что увиденное. А увидала она своим ведьминным взором нечто до сели даже не вообразимое для неё. И ведьму сильную, и руку Дедову с Неба держащую и объятия Речной Девы, притом свежие совсем и что-то ещё огромное, и мощное, что застилало всё остальное. Это было что-то чужое и не понятное. Облизав пальцы и пряча свою растерянность, Дануха тут же объявила:

– Ну я ж и не сомневалась даже. Водичка своё дело знает, тебя приняла, как родную. Да ты уж прости вековушку за привычки старые. Это ты молода,

раз и поменялась, а меня уж только вон речка поменяет, когда отсель понесёт.

Дануха натянуто улыбнулась и зачем-то сгорбившись, посеменила по тропе в лес.

– Ох и пройдоха ты Дануха, - улыбаясь беззлобно Зорька, идя следом, - давай так договоримся, коль надо будет - сама расскажу, а коль нет, то уж прости с собой унесу. Тебе ж тут в глуши легче жить будет.

– Ладно, ладно - тут же скороговоркой согласилась баба, но скорей так, чтоб та не заостряла на этом внимание, мол говори-говори, я потом всё равно это всё с кишками выну, дай только время.

– Кстати, - вдруг встрепенулась Зорька, - а куда это ты меня ведёшь?

– Как куда, - обернулась, не останавливаясь Дануха, - в нашенское поселение.

Зорька тут же встала, как вкопанная.

– Стой, - остановила она бабу, - что значит "вашенское поселение"? Кто там ещё?

Дануха тоже остановилась и вопросительно посмотрела на молодуху, мол чё это ты.

– Так много нас там прибилось, - не понимая вопроса проговорила баба, - а чё это ты испугалась чё ли с твоей-то силушкой.

Зорька не отвечала, но стала мрачна, как туча.

– Да чё случилось то?
– непонимающе вскинула руки Дануха, - там все свои. Проверенные. Мужиков нет. Данаву за мужика не считаю, он так, недоделанный.

– Нельзя мне туда, - вдруг жёстко прервала её Зорька и обречённо уронив голову на грудь.

– Почему?
– недоумению Данухи казалось не было придела.

– Я для всего света дохлая, - так же жёстко, даже озлобленно начала Зорька, - убили меня. Понимаешь? Труп мой в реке нашли изуродованный. Сам муженёк опознал, потому и не ищут, а коль хоть маленький слушок пройдёт обо мне, что где-то видели, конец света всему будет, притом полный и мохнатый. Они ж костьми лягут, землю рыть будут, но попытаются до меня дотянуться.

– Да не бойся ты, Зорьк, - с загадочной улыбкой проговорила Дануха, - ты уж мне то поверь, тут есть кому за тебя встать, ты ещё просто всего не знаешь.

– Это ты Дануха не знаешь. Вообще ничего - с такой же загадочностью парировала Зорька, - это не я их боюсь, а они меня, притом аж до всеобщего поноса. Потому и искать кинуться, ибо я их смерть будущая, а коль узнают, что где-то смерть их до сих пор расхаживает, всех порвут, но хоть издали попытаются достать, коль хитростью, коль предательством. Как угодно, через кого угодно и чем угодно. Ты даже не представляешь, как они меня боятся и на что способны. И правильно делают. А не передавила я их волчью свору только потому, что оправиться мне надо маленько, да дочь где пристроить, чтоб руки развязать. Хотя понимаю, что Индра, муженёк мой, раз труп нашёл, живую искать не будет, даже дочь искать не будет. Понадеется, что со мной утопла, но Тихий, сучёнок паршивый, пока Звёздочку не найдёт живой или мёртвой, не успокоится, а у него ищейки, по хлеще собак будут. К тому ж и речники на меня поголовно охоту открыли. Мне нигде теперь показаться нельзя, хоть в землю зарывайся.

Дануха, до этого скрючившаяся зачем-то, после этих слов выпрямилась, приняв видную осанку, лицо её стало спокойно и задумчиво. Подошла к Зорьке и твёрдо сказала:

– Ты тоже не знаеш куда притопала. Там, - она указала за спину клюкой, - ТВОЯ волчья стая. Твои девки-припевки, на которых опереться не зазорно и поверь вековушке, каждая из них в ОДИНОЧКУ любой город аров разорит к маньякам собачим, а не то что шайку пацанов-переростков. Они даром дарены, самой Троицей. Дары те не виданые, силушкой немеряные. А ну покажись девка прятана, где есть, - громко крикнула Дануха в сторону леса.