Степь. Кровь первая. Арии
Шрифт:
– А я гляжу ты из наших, речных будешь?
– Да, - спокойно, но уже уверенно и жёстко ответила Зорька, - из Нахушинских я, с Данухинского бабняка.
Хотя Зорьку в бабняк конечно никто не принимал, но насторожённость к этой несуразной вековухе и отсутствие какого-либо желания откровенничать с ведьмой, а в этом она уже не сомневалась, почему-то диктовало ответ именно в этом виде.
– Ишь ты, - вдруг всплеснула ручками "гостья" и что-то в её выражении лица неуловимо изменилось.
Зорька не заметила, а почувствовала это. В её мутных глазках сверкнул неподдельный интерес. Они резко сузились, и забегали по всему проёму лючка.
– Так я тебя знаю, девонька. Ты ж Утренняя Заря, молодая жена грозного атамана будешь, - вековуха беззубо улыбнулась и взгляд её глазёнок перестал метаться, а вместо этого в них заискрились слёзки, - ишь ты, атаманша!
Последние слова она произнесла с интонацией шутливо грозной мамки, поддевающей свою несмышлёную дочурку. Зорька, обескураженная таким резким изменением в поведении "гостьи", тем не менее не стушевалась и вида не показала, спросив всё так же твёрдо, даже с нотками надменности:
– А ты по чём знаешь?
– Да как же мне милая ни знать-то? О тебе молва по всем землям летает, по всем буеракам шепчет. А мне так особливо за твоей судьбинушкой суждено приглядывать. Чай с детства за тобой пригляд имею.
Зорька медленно поднялась с колен на ноги, но встав так, чтоб видеть эту мерзкую вековуху в проём, спокойно, даже чем-то подражая мужу, спросила:
– С чего бы то тебе матёрой за чужой девкой приглядывать? Своих было мало?
Неприязнь к этой мымре переросла в стену отчуждения, что уже не позволяло эмоционально воспринимать всё ею сказанное и только поэтому она абсолютно спокойно восприняла ответ вековухи:
– Ну, как же, деточка. Ты ж дочь Ухти?ны.
Зорька стойко промолчала и вида не подав, что услышав кличку мамы у неё внутри всё сжалось. Та, не получив в ответ никаких реакций продолжала елейно щебетать:
– Её, её, я же знаю. Потому что Ухтина моя дочь, деточка.
Зорька стояла, как ледяное изваяние. В любое бы другое время, услышанное взорвало бы Зорьку. И Святая Троица вся вместе бы не смогла предсказать бурность и направленность её ответной реакции, но не сейчас. Она отгородилась от этой страшилки и попросту не верила ей, ни одному её слову. Хавка не слыша никаких ответных эмоций, стушевалась. Она похоже не ожидала такого. Слёзы побежали по её изуродованному временем лицу. Она ещё, что-то хотела сказать, но почему-то замолкла на полу слове. Матёрая была обескуражена и ошарашена настолько, что растеряла весь свой напор и силу, моментально превратившись в старческую размазню. Руки её повисли плетьми, голова низко опустилась. Кусок шкуры с головы сполз на спину, открывая короткие и взъерошенные пушком абсолютно седые волосы. Голосок стал дребезжащим. Из ямы до Зорьки донеслось:
– Чё с нами будет то, Зоринька?
Зорька отвела взгляд от проёма люка, уставившись куда-то в дебри леса и тем же атаманским тоном, подражая ему даже в мельчайших оттенках интонации, ответила:
– Как жизнь сложится у остальных мне ведомо, а вот что с тобой делать, покуда не решила.
И с этими словами она ногой, небрежно захлопнула люк. После чего повернулась и пошла прочь. Шумный, повидавший всякого, как ему казалось на этом свете, плюхнулся пятой точкой в сугроб и широко раскрыв глаза и рот, ничего не понимающе смотрел в след уходящей Зорьке. У него в один миг в голове произошло несколько сотрясений мозга. И от того, что услышал и от того, что увидел. Мимика
Индре она ничего не сказала, а он, лишь увидев её, ничего не стал спрашивать. Только молча проводив взглядом на её половину, на которой Зорька скрылась, быстро оделся и побежал искать Шумного. Зорька не знала, что Шумный поведал атаману, но тот вернулся только к ночи смурной и задумчивый. К ней на половину сразу не пошёл, а сел у себя на лежаке и долго молчал. Наконец он решился, и она услышала приближающиеся к ней шаги.
Она лежала на боку, поджав ноги, спиной к нему. Он сел и наклонился, заглядывая ей в лицо.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– грозно начал он.
На что Зорька спокойно и равнодушно ответила:
– А чё говорить? Шумный ведь и так всё рассказал, да небось ещё и в красках разноцветных.
Индра выпрямился и хмыкнул:
– Я такого Шумного ещё в жизни не видел. Мне и самому захотелось посмотреть на то, что там было. Сама то что думаешь?
– Не верю я ей, - всё так же равнодушно ответила Зорька, - врёт она всё. Змеища она болотная, но я её больше не боюсь. Не знаю почему, но не боюсь. По началу сильно испугалась, а потом...
– она неопределённо повертела перед собой ладонью.
– Так, - ударив себя по коленям констатировал атаман, - видно надо самому поговорить. Любопытно.
Тут Зорька вдруг резко встрепенулась, переворачиваясь на спину и хватая Индру за руку
– Нет, не надо.
Атаман вопросительно посмотрел на жену.
– Только не сегодня, - уже спокойно добавила она и уже чуть ли не упрашивая, почему-то засюсюкала, - давай завтра.
– Почему?
– переспросил Индра.
– Мне ещё надо подумать.
Атаман так и не поняв какая связь между тем, что ей надо подумать с тем, что ему нежелательно ходить сегодня, тем не менее согласился, так, как и сам не собирался идти на ночь глядя. Он планировал сходить завтра.
– Ладно.
Она улыбнулась, и схватив его руку в знак благодарности, тихо пропела:
– Как мне с тобой легко и хорошо.
На следующий день атаман пошёл на беседу с матёрой, но не один. Зорька потребовала, что должна слышать их разговор. И её требование выглядело столь убедительно и бескомпромиссно, что Индра согласился, с какой-то ехидной улыбочкой. Кроме того, по дороге она заявила, что атаман для беседы спустится вниз, а она останется на верху, да так, чтоб слышать всё, но чтоб об её присутствии вековуха не догадалась. Индра по началу было удивился, но поразмыслив о чём-то, видно с чуйкой советуясь, согласился и с этим.
Ямы, некогда находящиеся в лесу, после расширения логова вторым кольцом, оказались на вырубленной от леса полосе. Их лишь обнесли сплошным забором из плетённых ветвей между вкопанными столбами, высотой почти с человеческий рост. Это и снег задерживало, не давая ямы заметать, да и от лишних глаз скрывало, посторонних и любопытных придерживало. За забором, меж ям, расхаживал в большом тулупе, упрятав руки в рукава, дежурный по ямам. Никакого оружия у него не было, да ему, в прочем, оно было и не нужно. Он ведь не сторожил пленников, а за гостями ухаживал. Кому пить подать, кому дров в яму скинуть, ну и когда еду приносили, раздавал. Когда атаман с женой зашли за забор, пацан, выдернув руки из рукавов, быстро подбежал и принял залихвацкий вид, выпрямившись и выпятив грудь вперёд. Индра тихо сказал ему: