Степь. Кровь первая. Арии
Шрифт:
Где-то на третий такой вечер, Зорька, откровенно веселясь, как эта вековая дрянь, абсолютно беззлобно водит за нос её мужа и как тот из атамана - зверя на её глазах превращается в обыкновенного любопытного пацана с горящими от восторга глазами, наступила развязка. Кто-то с наружи позвал Индру, тот вышел, поговорил, простился и куда-то убежал, оставив их в первые наедине.
– Сказки сказывала, сама себя обмазывала, да так увлеклась, чё забыла где вралась. Ну и, как тебе мои сказы, Зорьк?
– весело спросила Хавка, впервые за все эти вечера повернувшись лицом к молодухе.
– Складно врёшь, травы атаману на уши столько навешала,
– И чё же тут ни понятно то?
Зорька не ответила, лишь вопросительно взглянула на вековуху.
– Я ведь тут для тебя распинаюсь, Зоренька. Чё ему скормила, тьфу, а вот как это сделала?
– Это я заметила, ловко у тебя получается. Я так не смогу.
Хавка закаркала своим старческим смешком.
– Сможешь, коль захочешь, а жить захочешь, так вообще никуда ни денешься.
Не смотря на какой-то осадок неприязни к этой ведьме, в глазах Зорьки блеснул интерес, а Хавка продолжила, поясняя сказанное:
– С мужем разговор надо вести на его языке и на его интересе. Перестанешь быть для мужика интересна, он тебя бросит, как вещь ни нужную. Ох, реву я по хоромам, а по мне ревёт помойка.
Зорьке, в отличии от вековухи, стало жарко. Она поглубже залезла на лежак и припала спиной к прохладной шкуре стены шатра.
Хавка за эти дни сильно изменилась. Из дряхлой, скукоженной и уже, казалось, рассыпающейся вековухи, она преобразилась в эдакого живчика. Быстрая, суетливая, как будто в неё жизни подлили, лишь то, что она плохо видела, сковывало её бурную деятельность и не позволяло развернуться во всю ширь. Стоя спиной к Зорьке, с протянутыми к камню руками, она, как бы забыв о своём подвластном положении и необходимости раболепной учтивости к госпоже, как-то по-своему, матёрому обыкновению буркнула:
– Слышь, девка, сороки то ещё не трещат?
Зорька от такого тона аж вздрогнула и тут же, не отдавая себе отчёт, внутренне ощетинилась, окрысилась, но сразу, ввиду происходящей в ней внутренней борьбы, не ответила и эта пауза позволила ей совладать с собой, приглушить, непонятно откуда взявшуюся озлобленность и стараясь быть спокойной, но твёрдо, давая понять, что она тут не девка для битья, ответила:
– Нет. Коли б затрещали всё бы логово уже на уши встало.
Хавка услышав её голос лишь медленно повернула в её сторону голову, опустила руки, и Зорька разглядела на лице вековухи какое-то замешательство, но тем не менее продолжила так же жёстко:
– У нас два больших коровника, в которые атаман собрал беременных невест, - только тут Зорька сбавила напор и созналась, - только я так и не пойму зачем ему это надо.
Эта информация кажется так же заинтересовала вековуху. Она явно задумалась, сморщила лицо ещё больше, но только выдавила из себя по-старчески:
– Вот те раз, чё девки мочат, все обсикали углы...
– но тут вдруг встрепенулась и начала заискивающе причитать, - мы ведь их ни будем к себе звать? Ты ведь теперь атаманша, а они коровы невольные. Не годитися с ними куманится. Это штука очень серьёзная, ты уж мне поверь, а как попробуешь, сама поймёшь.
– Я пробовала. Знаю, - резко прервала её наигранное сюсюканье Зорька, - нас Сладкая на Семик куманила.
Реакция Хавки на её слова была неожиданной. Она вдруг выпрямилась, вытянулась, как по струнке, свои маленькие глазки выпучила и замерла в такой позе. Она выдавила из себя уже обычным, лишь несколько
– Чё это Дануха вообще иканулася всей мордой об дерево? Это ж где видано то, чтобы девок цельных..., - тут она осеклась, замолкла, оседая в чуть сгорбленное положение и о чём-то задумалась, после спросив, как бы саму себя, - Сладка говоришь? На Семик?
И тут она сорвалась с места, как ужаленная и начала нарезать круги во круг камня, похоже забыв даже, что слепая. Потом так же резко остановилась, вставая боком к Зорьке и вновь протянула руки к банному камню и ехидно, так, злобно, словно змея прошипела:
– Ну, Дануха, ну сучья масть, хитро выдранная в сласть. А я-т дура дурой и не поняла, чё это она мне за песни с танцульками вырисовывала.
Хавка огляделась, прищуриваясь в поиске лежака с Зорькой и обнаружив, зашаркала по шкурам к ней. Забравшись наощупь на лежак с ногами, спокойным и усталым голосом заговорила:
– Ладно, девонька, поняла я всё. Ты мне о Речных Девах опосля скажешь.
– С чего это, - чуть не подскочив на месте встрепенулась Зорька, напуганная, как будто её только что поймали на воровстве.
– Скажешь, - утвердительно заявила та в ответ, - потому что теперь послушаешь меня и поймёшь тогда, в какую грязную дырку ты залезла, пища да тужась.
Вековуха внимательно, тщательно прищуриваясь, посмотрела на уже перепуганное лицо Зорьки и начала:
– Ты чё ж думаешь тебе счастье привалило? За силой упряталась? Жизнь у тебя припеваючи пойдёт теперь?
Зорька опешила и в сочетании с испугом, превратилась в жалкий и забитый комочек. Ведь именно так она и думала, а как по-другому.
– Твой мужик...
– она замолчала и нахмурилась, даже озлобилась на лицо и смотря, казалось, прямо в Зорькины глаза, своими ужасными бельмами, продолжила, как бы сама с собой, - а твой мужик - зверь не виданный, деточка. Кода ты ему наскучишь, он тебя не бросит, на помойку не выкинет. Он тебя прибьёт до смерти. Лютой смертушкой прибьёт. Ведут этого зверя по жизни силы страшные, мне ни ведомые, им лишь знаемой тропинкой да убивает он каждого, кто ему мешает, вредит или чья-то смертушка ему просто выгодной становится. Нет у него в этом ни страха, не придела. Перестанешь его занимать как игрушка, он тебя прибьёт, обязательно прибьёт, хотя б за то, что знаешь о нём такое, чё знать тебе было не должно. Слабость его, человечью суть. Даже коли с ним пойдёшь да помогать будешь, прибьёт он тебя, когда твоя смертушка выгодой для него станет. Это зверь без святости в башке. Там сидит кто-то из того миру, как пить дать из того, проклятущего. А я-то дура о тебе все секреты ему выболтала... Ты уж прости меня девонька. Бежать тебе надо Зорьенька. Бежать.
Тут вдруг она взбодрилась и даже улыбнулась и издевательским голосом продолжила:
– Только не теперь.
Зорька к этому времени уже набычилась, стараясь соотнести свои мечты на будущее, с чуть ли не с пророческими на слух и мрачными сказаниями вековухи. С одной стороны, она категорически отказывалась в это верить, а с другой... Ей вдруг захотелось плакать, а эта ведьма со своим издевательским тоном добивала.
– Тебе пора думать начинать, деточка. Сколько твой мужик чужих жизней то забрал и сколько жизней покалечил?
– тут она перешла с издевательского тона на пугающе шипящий, - ты хоть представляешь себе сколько в нашем мире у тебя теперь врагов, ибо ты для всех, с этим зверем за одно, как целое.