Степь. Кровь первая. Арии

Бер Саша

– Показывай где матёрая сидит, - и тут же предвидя реакцию пацана, открывшего рот, быстро добавил, - молча.

Пацан захлопнул рот и засеменил в дальний угол. Добежав до нужной, он столбиком встал возле люка. Индра кивком головы указал на то, чтобы открыл и глядя в проём так же тихо добавил:

– Лестницу.

Пацан метнулся к забору и через мгновение вернулся с длинной, узкой деревянной лестницей, которую тут же опустил в яму. Индра оглянулся на стоящую за спиной хмурую Зорьку, подмигнул хитро, видя, как та напряглась, и вся скукожилась, затем отослал пацана "погулять" и спустился вниз. Зорька, нагнувшись, подкралась к открытому люку и тихонечко уселась на снег, заворачивая ноги в полы тулупа.

Индра ещё спускался, а она уже навострив уши, приготовилась слушать. Конечно, Зорьке очень хотелось хоть одним глазком глянуть на то, что там будет происходить, но ей очень бы не хотелось, чтоб эта ведьма её увидела. Почему-то Зорька понимала, что если она её увидит, то всё пойдёт насмарку. На какую "смарку", и почему именно пойдёт, Зорька себя не спрашивала и не отвечала. Знала, просто, что из этого ничего не получится, а что и почему... Какая разница. Она слышала, как Индра спустился на дно ямы, как завалился, кряхтя на сено. Долго возился, устраиваясь, а потом затих. Зорька чуть уши не сломала, но разговора не слышала. Она слышала, как потрескивали и пели заунывно дрова в очаге, как пацан вышагивал по одаль, то и дело зыркая в её сторону. Это очень нервировало её, и она "громко" жестикулируя, добавляя "громкости" зверским видом на физиономии, чтоб тот замер на месте и не издавал ни звука. Пацан оказался понятливым и встал как вкопанный. Зорька так же жестами и мимикой одобрила его понятливость и опять припала слухом к люку, в котором всё так же пели и потрескивали дрова и всё так же стояла тишина в разговорах, которые она так надеялась услышать. Она уже начала изводиться, не понимая почему они не говорят и вообще, что там происходит? Молодуха уже было не выдержав, собиралась заглянуть в проём, как вдруг услышала голос мужа.

– Я думаю мне не надо представляться. Ты знаешь кто я такой.

Вековуха не отвечала

– Ну, по крайней мере догадываешься, - продолжил он, опять шурша сеном, наверное, меняя позу.

– Гадала гадалка, да догадалась нагадать догадку.

Наконец ответил старческий голос спокойно и даже как Зорьке показалось с неким достоинством. По крайней мере ни страха, ни лебезящих тонов в её голосе не проскальзывало, даже чуть нагло и вызывающе, что ли.

– Скажи мне, Хавка, зачем ты согласилась сюда приехать? Ведь ты сама пожелала?

Голос атамана был холодно ледяным, и Зорька аж поёжилась, отметив про себя, что муж похоже уже успел где-то принять эту проклятую Сому. Этот тон она ни с чем перепутать не могла.

– Кому понять непонятку, коль понятка сама не понимает, - голос ведьмы так же звучал непривычно для Зорьки. Старческий, усталый, но вместе с тем тяжёлый и уверенный, - это молодость глядит на передок, чё колом стоит, а вековой всё норовит на зад, отвисший оглядываться. Вот пред Смертушкой больно захотелось бросить взгляд слепой на родную кровиночку.

– Посмотрела?

Та не ответила, а продолжила свои рассуждения, но продолжила не как обычно, то и дело ввинчивая прибаутки, а очень чисто, по аровски, притом несколько вальяжно, чем-то подражая заумных жрецам:

– Под конец жизни люди часто умягчаются душою и любят потешить себя чувственными соплями. Мне ведь всё равно помирать. Что там, что здесь. Только там в избе, ой как помирать не хотелось, последним зубом за жизнь цеплялась, а тут Святая Троица такой подарок перед смертью. Как же я могла от такого отказаться.

Наступила пауза. Опять треск поленьев и тишина, которую нарушила вековуха:

– Ты не поверишь, атаман, - продолжила она уже другим голосом, мягким, радостным, что ли, но тоже чисто, без выкрутасов, - после того, как я повидалась с ней, вернее почувствовала её, ибо я слепая глазами. Разглядеть как-то не суждено было, но смотреть мне на неё было вовсе не обязательно. Мне важнее

было её почувствовать, понять. И я поняла, то что было нужно. Теперь и помереть в радость, ибо я всё сделала в этой жизни. Благодарю тебя атаман за подарок. Если б не помирать, то б в долгу перед тобой была бы.

– А с чего ты старая решила, что я тебя убивать буду? Не для того мои люди тебя из таких далей вытаскивали.

В яме зашуршала солома и Хавка опять перешла на свою придурковатую речь:

– Ну, так твои орёлики то летели в небо, да залетели во кусты. Они ж знать ни знали кого кличут, и причём здесь ты, атаман. Я и без тебя как-нибудь помру, ни напрягайся, а сама ни смогу, так вон мне Зорька подмогнёт, ты ж в том ни сомневайся.

– Тебя послушать, так она кровожадней меня зверем будет?

Тут раздался громкий каркающий смех вековухи. Такой противный, что Зорьку аж передёрнуло и зубы её заскрежетали, а пальцы сжались в кулачки и почувствовала Зорька, как по всему нутру разливается дикое желание эту ведьму придушить.

– Ох, ни смеши мохнату щель, соколик, она и так смешна, - сквозь смех провизжала вековуха, и немного отдышавшись и откаркавшиь, выдала ему с ехидцей, - Так я погляжу жёнушку то свою ты совсем ни знаешь, атаман. Ой, берегись. Эта оторва тут ещё вам даст просраться, мало ни покажется. Я давеча, как учуяла её, так всё за раз и поняла. Поначалу ком поперёк горла обидой встал, а как отлегло от задницы то, всё и поняла. И я такая в молодицах то была, и дочери мои, оторви да брось, и мама её, и она такая же. Вся наша порода бабья проклята.

Последние слова она как выплюнула, но не злобно, а как бы злобно-наиграно. Индра не перебивал, а слушал молча. Ведьма тем временем продолжала.

– Да ты ни трясись, атаман. Для мужиков наша порода благо одно. С ней ты будешь и закормлен от пуза и напоен до мокрых штанов и затрахан до отключки, - она опять каркая расхохоталась, - да довеском, есть ещё одна дурь рода нашего. Преданы мы мужику только одному, аки собаки ручные. Не, тебе её бояться нечего, атаман, свезло, а вот бабам тутошним, чё в логове пригрел, я не позавидую. Те ссаться от её будут до вечно мокрых ляжек, она и рук ни марая с них по три шкуры снимать будет. Это уж ты поверь. По себе знаю.

Опять наступило молчание. Видно Хавка всё, что хотела высказала, а почему молчал Индра, Зорька не знала. Наконец, атаман что-то обдумав, наверное, произнёс:

– А если я предложу тебе ещё пожить? Ты ж сама сказала, что должок у тебя передо мной, а долги отдавать надо.

Та тяжело вздохнула и с какой-то обречённой грустью прошамкала:

– Напугал жопу ушами, сунув нос в вонючу дырку. Не, атаман. Я тебе мусорить мозги ни буду страшилками, про змеиную нашу породу. Но верь, есть у нас секрет, да он только нас касаемо. Понимаешь? Две змии в одной яме ни выживают. Вроде и кровь родственная и родня, родней не бывает, а не можем ужиться рядом. До смертушки ни можем, атаман. Я ведь и дочерей обоих продала из-за этого. Пока маленькие были, души в них ни чаяла, а как в них бабы проклюнулись, аж руки зачесались, так бы и придушила, змеюк.

Только тут Зорька разжала, побелевшие уже от напряжения пальцы и тупо уставилась на них, спрашивая себя "и я такая же?". А Хавка тем временем продолжала сдавать Зорьку с потрохами:

– Она ж как наведалась ко мне давеча, я за раз поняла. Когда ехала сюда виделась мне девченюшка несмышлёная, "оторва" не путёвая, а встретила меня баба уже с кровью пробуждённой. И почуяла я от неё такую силушку, чё и мне дана ни была, чё там про мать её говорить. Та слаба была, только огрызаться и могла, а Зорька...
– тут она осеклась и понизив голос, как будто сознаваясь в чём-то, - а в Зорьки силушки столько, чё одной думкой отобрать жизнь сможет, а покалечить, так взглянув лишь мимоходом.