Степь. Кровь первая. Арии

Бер Саша

Колдунам на месте не сиделось. Они постоянно куда-то шастали, возвращаясь то вместе, то по раздельности, причём Батра освоился как дома, но на личный шатёр не соглашался, продолжая жить у Данавы. Что слухов среди девок порождало куда больше, но их сожительство у тех же девок кроме простодушной улыбки ничего более не вызывало. Сами же колдунки слухов приносили мало, пополнение вообще никакого. Они практически совсем не принимали участия в жизни логова, отстраняясь и от быта девичьего и от их развлечений. Лезть к девкам со своими нравоучениями им Дануха категорическим запретила, но всё же несколько раз бывшая большуха устраивала посиделки девок у колдунов, позволив им порассказать "сказки седых времён". Правда сказочники из них были никудышные. С языком, а тем более с балабольством "колдунки" не дружили, но тем не менее для разнообразия послушать, надутых от важности "текущего момента" маразматиков, было иногда интересно.

Сама же Дануха всю зиму промучилась над идеей сестричества. Она никак не могла придумать, как им всё это преподнести. Как заставить их покуманиться и принять законы, за нарушение которых любую из этих молодух, к которым

она привязалась как к родным, идти на смерь. Ну, примут они её законы. Они ж дуры пока малолетние, что им стоит их принять. Кровь бурлит, мозги сварились. Кто-то пообещает что-нибудь и не сделает. Ну и что она будет делать? Сама убивать? Кого-то заставит это сделать? Подобное у неё в башке не укладывалось. Она и Данаву с Батрой замучила с этим делом, выложив колдункам все свои секреты по поводу рока Водной Девы. Те вообще, как узнали про это в ступор впали. Ни то что совета, вообще кроме "не знаю" все слова забыли. Всё это настолько вымотало морально бабу, что она пошла на беспрецедентный поступок. В один из вечеров, собрала всех у себя, после ужина и выложила абсолютно всё им на головы, рассуждая, что почему только у неё голова должна болеть, пусть все подумают, может кто что и предложит дельное. Для всех это оказалось довольно неприятной неожиданностью. С одной стороны, Данухины законы казалось были просты, понятны и вполне исполнимы, но согласиться самолично на собственную смерть за какую-то хрень, как-то "не в какую дырку не лезло". И во-вторых, они не прочь были покуманиться, хотя знала, что это такое только, пожалуй, Елейка, и то в общем-то знала не по-настоящему. Но порождать Ку, которая бы кормилась не радостью рождения новых детей, а смертью, пусть даже заклятых врагов, от этого категорически отказались все, тем более, когда Дануха разжевала им всю подноготную с этой полужитью. Все резонно опасались, что это полужить не закормленная, их всех самих положит и не поморщится. На что Дануха с ними согласилась, были такие опасения. В общем этим собранием Дануха крепко озадачила всех. Девки были настолько обескуражены всем сказанным, что надолго замолчали, и каждая ушла в себя, оценивая и взвешивая услышанное и так, как наступила тишина, то по старой традиции, самым естественным образом её нарушила Неважна.

– А можно как-нибудь без этого?

На что Дануха печально покачала головой и жёстко пресекла подобные попытки упадничества.

– Нельзя. Водная Дева сказывала, что без этого мы не одолеем иродов. Сожрут они нас не подавятся. К тому же только единые и под законами мы целёхоньки останемся, я так думаю.

– И это нам всем надо будет сделать обязательно?
– испуганно продолжала Неважна.

– Да нет, - спохватилась Дануха, спеша успокоить девку, - никто никого заставлять не будет и выгонять никто не буду, коль в сёстры не пойдёшь. Живи как живёшь. Только те, кто войдёт в сестринство пойдёт в поход, те же кто нет, останутся здесь. Живи, охоться. Тебя никто не заставляет, - она подумала немного, осмотрела всех вокруг и добавила, - я никого не буду заставлять. Правда, всех подряд брать тоже не буду, а только тех, кто заслужит да покажет свою внутреннюю силу. Мне вас хоронить ещё тяжелее будет, чем вам помирать.

Вновь наступило молчание.

– Я не знаю, что значит покуманиться, - вновь разорвала тишину Неважна, - можно это просто как-нибудь попробовать, ну как бы не по-настоящему, в качестве обучения, что ли? Ну, вон как Елейка, например.

Дануха сначала хотела было сказать ей "нет", но тут же расцвела в улыбке. Ей пришла в голову идея.

– А почему бы и нет?
– воспрянула она радостно, - обязательно попробуем. Девки, - обратилась она к остальным, - у нас же на носу Скотий Дух, а в стойбище из скотины целых две головы живут. Для этого нам Матёрую Ку рожать без надобности, а просто, почему б не покуманиться, да не погонять Скотскую Смерть по округе?

Ориентировочно в средине февраля, на новолуние, что наступало через двадцать восемь седмиц от зачатия, бабы праздновали свой очередной "страшный" праздник, называемый Сретенье. Для беременных в этот период требуются физические нагрузки, обязательные пешие прогулки. Вот всем скопом и гуляли. Сретенье - это ритуальная бабья пьянка. Бабы пили, мужиков били. Пили крепкий мёд, а затем ритуально колотили мужиков домашней утварью. Кто чем. Кого легонько, лишь по необходимости соблюдения ритуала, а кому и перепадало по-настоящему. Новолуние начиналось с обязательного обряда ритуального очерчивания (опахивания) селения для защиты и отгона Скотьего Духа (Скотьей Смерти). Для проведения этого ритуала выбиралась повещалка. Как правило это была большуха, хотя если большуха по каким-нибудь причинам не могла исполнять эту роль, то повещалкой выбирали бабу по моложе, да по здоровей из её ближнего круга. Повещалка по очереди обходила каждый дом - повещала. Бабы мыли руки специально заговорённой для этого дела водой, принимали дурман-зелье и пристраивалась к общей процессии. Мужики, да и все, в общем-то, кроме баб, участвовавших в очерчивании, прятались на эту ночь основательно. Вооружённые дубинами, палками, досками, в последствии с сельхозорудиями, с дикими воплями они выходили на границу поселения, изначально баймака, к Чурову Столбу. Там сбрасывали с себя одежду, оставаясь голышом, распускали волосы и взъерошившись, начинали ритуал. Оружие для черчения изначально была длинная палка, на которую повещалка садилась верхом, зажимая её между ног и концом упираясь в снег, чертила за собой след. Чем-то это напоминало детскую игру в лошадки. Впоследствии палка была заменена метлой с длинным черенком. Именно этот образ в более позднее время у христиан ассоциировался с ведьмой на метле. В поздних сельскохозяйственных культурах на повещалку накидывали верёвку, петлёй, но не затягивающейся. На другом конце к верёвке привязывался острый осиновый кол, который втыкался в снег на подобии плуга и ритуал стали называть не очерчивание, а опахивание. И вот вся

эта очумелая кодла с дикими криками проклятия "скотьей смерти" и матерными посылами Скотьему Духу, при свете факелов, очерчивали всё поселение вокруг трижды. Горе тому, кто во время шествия попадётся на встречу. Зверь, человек или собака не привязанная, не важно. Убивали на своём пути всё живое. Ибо никто, кроме "Скотьей Смерти" на пути попасться не мог, какое бы она не принимала обличие. Затем устраивали бабий пир из тех, кто "чертил", на котором нельзя было есть мясо. В эти дни нельзя было прясть - дни не прядильщиц. На этой же седмице в лесах и полях начинался "звериный свадебник": звери образуют пары, идут бои между самцами. Продолжается звериный род. На последующем общем празднике на столы подавали мясо дичи, диких зверей и подлёдной рыбы, в основном щуки.

Услышав о возможности покуманиться понарошку между собой, молодухи все оживились, кроме Неважны, которая всё ещё ничего не понимала. Но больше всего засуетились "колдунки". Они заохали, заахали и из их диалога было понятно лишь одно, надо сваливать отсюда срочно и подальше.

Дануха понимая, что из девок, в общем-то, почти никто понятия не имеет о чём речь, стала обстоятельно рассказывать Неважне, а в её лице всем остальным про древний обряд очертания селений. Неважна, как сама непосредственность, задавала кучу вопросов, по любому поводу, не очень веря в то, что она сможет, но в конце концов убедившись, что это не так страшно и совсем не больно, на что, получив утвердительное заверение, согласилась.

Данаву с Батрой Дануха всё же уговорила остаться, так как требовались мужики для ритуального избиения. Хоть мужики они в общем-то "недоделанные" были, а других просто не было. Они всё же, скрепя сердцем, роли свои сыграть, согласились. А куда деваться, коль надо было ради образовательного процесса. Но пошли на уступку Данухе всё же не просто так. Шельмы. Что уж они у неё выпросили, неизвестно, но "колдунки" остались очень довольные, в отличие от Данухи.

В общем-то на Сретенье бабы никогда не куманились, не принято было. Опаивались, да, как на Святки, но Дануха в большухах не год хаживала и не два. Знала много хитростей и секретов своего ремесла. Она решила лишь легонько закуманить девок, породив полужить на обжорство, а на обход ещё и опоить их до кучи. Пусть молодняк прочувствует всю "прелесть" бабьей сущности, пусть вкусят силу единения, а накормить полужить чувством насыщения, это проще всего. Стол сделает таким, что все не только обожрутся и перепьются, да и лопнут. Места, к тому же, у них глухие были, поэтому жертв при обходе не предвиделось, откуда им здесь взяться. Конечно, такая полужить слабая, силу единения по-настоящему не прочувствуешь, но этого и не требовалось. На первый раз, как раз, то что нужно. Поэтому на все вопросы Неважны к чему и как готовиться отвечала шутками да прибаутками, но делая при этом очень серьёзный вид. Девки речные, в отличии от Неважны, с улыбочками переглядывались меж собой, чуя Данухин развод, но никто не встревал и делал вид, что так и надо было.

В назначенный Данухой день все с самого утра ходили, сами не свои. Елейка даже на охоту не поехала и вообще лошадей из стойла не выпустила, решив, что на сегодня пусть постоят, хотя уже во второй половине дня, мучаясь от безделья, сильно об этом пожалела. У девок на стрельбище тоже всё из рук валилось. Чувствовалась какая-то нервозность и даже потаённый страх. До вечера еле дотянули. Одна Дануха спозаранку целый день носилась как угорелая. Готовила, таскала с ледника припасы, при этом отказывалась от помощи на отрез, отгоняя от своего шатра всех подальше. Девки от безделья этот день еле пережили.

Наконец, Данава собрал всех на полянке у Данухиного шатра и забрав у Голубавы поссыкуху, одетую в смешную заячью шубку с шапкой с настоящими заячьими ушами, скрылся в своём шатре, оставив девок стоять и волноваться дальше. Голубава, хоть и не поддавалась кумлению, по её словам, но всё же решила попробовать, к тому же опаиванию она поддавалась с лёгкостью, а это тоже предусматривалось. Вышла Дануха. Осмотрела стоящих перед ней девок. И позвала только Голубаву. Та вошла и долгое время ничего не происходило. Дануха выглянула вновь и позвала Хохотушку. Только тут девки поняли, что будут вызывать по одной и по старшинству. Так оно и произошло. Последняя была вызвана Неважна, как самая молодая. Стола и скамей в шатре не было. Их ещё утром "колдунки" к себе перетаскали. Еда была накрыта прямо на полу, образуя круг различных разносолов и выпивки вокруг очага. Но за импровизированным столом никто не сидел. Даже лежака Данухиного не было, его тоже вынесли к Данаве в шатёр, поэтому все стены были пустые и вдоль них мерно пританцовывали, двигаясь друг за другом все Неважнены подруги.

У накрытого на полу стола стояла Дануха с небольшой куклой в руках. За основу куклы баба взяла пучок крапивного волокна, заготовленного ещё с лета, а в качестве привязки, просто повыдергала волосы с девичьих голов, предварительно заставив их опростоволоситься. Пока они распускали косы, она, набрав в рот какого-то пойла, из спрятанного в рукаве кожаного мешочка, целовала в засос каждую девку, вливая ей отвар, та глотала. Дануха, как бы помогая распускать косу, расчёсывая волосы, пропуская их через свои пальцы, нет-нет, да выдернет волосёнки, если сами не вылезали. Ловко и шустро вплетая их в заготовку, она, что-то при этом постоянно завывала фальцетом, таким противным и не вменяемым, что разобрать слов её песни никому не удавалось, да этого и не требовалось. К тому моменту, когда последний волос вплетался в своё место, девка уже "уплывала" в непонятные ей дали. Глаза её стекленели, тело становилось безвольно обмякшим, руки повисали плетьми, только ноги начинали сперва мелко подёргиваться, а затем девка начинала сучить ими изображая, что-то похожее на бег на месте. Когда Дануха заканчивала с ней, то отводила к стене, где по кругу мелкими шашками бегали друг за дружкой те, кто уже прошёл предварительный ритуал. После того, как последняя из девок, Неважна, встала в общий круг, Дануха вплела в куклу собственные волосы и хлебнула пойло.