Степан Разин (Книга 2)
Шрифт:
– А косы пошто у вас? – прощаясь с Михайлой, спросил Разин. – Али мушкеты да сабли худая справа?
– Мы ведь с косами перво повстали, Степан Тимофеич! Косами мы и мушкетов, и сабель, и пушек добыли. Пошто нам кос отрекаться! – сказал Харитонов. – Нам ведь народ подымать на бояр, – пояснил он. – Инраз мужики говорят: «Вам ладно с добрым ружьем идти на бояр, а нам с чем вставать? И рады бы встали, да не с чем». А я им на отповедь: «И мы не с мушкетами шли! Вот с маткой-косой починали! Матка-коса нам всего накосила!»
– Разумный ты атаман, Михайла, иди в добрый путь! – сказал
Войско Разина стало уже не то, каким вышло с Дона. Теперь в нем было довольно всякого люда. Донские едва составляли его десятую часть. Когда Степан созывал на совет есаулов, то своих донских среди них было почти что не видно. Донцы не могли примириться с этим. Их голос делался глуше и глуше: в походных делах решалось все по «мужицкой» подсказке.
– Степан Тимофеич, а что нам держать все войско вкупе? – как-то сказал не без задней мысли Наумов. – Пора посылать атаманов – пусть сами приводят тебе города в покорность.
– Куды ж ты собрался походом? – спросил Степан.
– Я от тебя никуды. Где ты, там и я, Тимофеич. Мое дело – тебя боронить от всякого худа. Был бы Иван Черноярец, и я бы во всем на него положился, а ныне верней меня нет человека, – ответил Наумов. – Я мыслю, батька, можно мужицкие силы слать по уездам, крестьян подымать. Вот ты полюбил есаула Максимку – красавец таков, Иван-царевич из сказки – да полно! Давно уж Максимка тоскует – все хочет сам на бояр ударить. Чего его не послать?! Он, мыслю, удал...
Степан покачал головой.
– Он сказывал – хочет идти Нижегородчину побивать. А мне пошто так далеко вперед глядеть? Пустил вон я Федорова с мужиками из-под Саратова в Пензу – доселе все слуха нет... Жалко будет, коли Максим пропадет.
– Вся земля нам навстречу встает, батька. Пошто пропадать Максиму? – возразил Наумов. – Мужики земляков уважают. Я приду с войском под Нижний – и столь не сберу мужиков, как Максим без войска подымет... Я бы слал нижегородского атамана под Нижний, тамбовского – под Тамбов: кто откуда!
Степан отпустил Максима в Нижегородчину, наказав ему каждый день слать отписки о том, как воюет и сколько набрал нового войска...
Не прошло и недели после ухода Максима, Наумов ворвался к Степану радостный.
– Степан Тимофеич! Максимка Алатырь пожег. Воевода-то, князь Урусов, от него в Арзамас убежал!.. Ныне Максимка далее пошел, а нам шлет отписку!
Наумов с хитростью говорил Степану о высылке атаманов, желая избавить войско от засилия «мужиков». Когда Степан согласился, Наумова стала мучить совесть. Он не верил в то, что «мужицкие» атаманы сумеют без казаков воевать. Получив от Максима Осипова письмо, он был счастлив сказать Разину, что его затея увенчалась успехом...
– Бежал воевода, Степан Тимофеич, а Максимка нам пишет, что ныне на Нижний пошел. Как вышел, то с ним всего только с тысячу было, а ныне он пишет, что войска его тысяч пять! Вот тебе и мужик!
– Ищи, тезка, еще атаманов удалых, кого посылать по уездам, – сказал Степан. – Барятинский, верно, воротится снова сюда, под Синбирск. Надо навстречу ему послать до самой Казани, чтобы все у него по пути горело, чтобы, прежде чем он сюда доберется, его
– Да что ж, Тимофеич, ведь что ни день, то приходит народ из ближних уездов. Тех и слать, кто откуда родом. Всю местность ведают и биться станут «за домы свои», как царь написал дворянам. А за домы-то люди станут крепче стоять. На неделе к нам много сошлось чувашей, свияжских татар, черемис. У всех свои атаманы. Я мыслю для выучки им казаков подбавить да астраханских стрельцов, и пусть строят засеки по дорогам да бьют дворян по пути к Синбирску.
Симбирские кузни грохотали. Волжский белый туман мешался с кузнечным дымом. Разин готовился к решающим приступам на Симбирский острожек. Город был почти неприступен. Если бы не сами жители, его бы не взять и в год, но взять острожек было еще труднее. Разин знал, что в острожке всего лишь один колодец, в котором только на четверть аршина воды, что там почти нет запасов пищи. Каждый день осажденным было тяжелее держаться в осаде. Он взял бы их просто измором, но время не ждало.
У Нижнего были построены сто стругов с морским ходом и сорок пять волжских; их снаряжали к походу. Кроме того, от устья Казанки должен был снова начать наступление уже разбитый возле Симбирска воевода Барятинский. Разин хотел во что бы то ни стало прежде его прихода занять Симбирский острожек, тогда бы Барятинский был бессилен...
В прошлый раз Барятинский был побит потому, что пришел под Симбирск без пехоты.
Только один Степан понимал, что эта победа – далеко не победа. Бодря свое войско, он говорил о том, как легко им далось разбить воевод, но сам знал, что главное впереди, что воеводские рати лишь начинают скопляться у него на пути.
«Добил бы его под корень, и был бы я грозен иным воеводам, а ныне оправится он и полезет. А хуже нет, когда битый тобою идет на тебя!» – думал Разин.
Удачи пока еще не изменяли Степану: атаманы, высланные Разиным из-под Симбирска вперед с отрядами казаков и крестьян, гнали к нему день за днем гонцов с вестями о взятии Корсуни, Саранска, о восстаньях крестьян в Нижнем Ломове и в Темниковском уезде, где, всем на удивленье, вела семь тысяч восставших посадская вдова, беглая монахиня, которую народ звал «старицей Аленой».
– Попов в атаманах видали, а женок еще отродясь не бывало! – воскликнул Наумов.
– Народ атаманом обрал – знать, удалая женка! – сказал Степан.
– Хоть глазом бы глянуть на экое чудо!
– Постой, доведется!..
Со всех концов по указу Степана сходилась великая рать под Симбирск.
В эти дни с Дона от Фрола Минаева примчался гонец. Привез от Алены Никитичны свежих яблок. Сказал, что к полковнику Ивану Дзиньковскому в Острогожск, на Белгородскую черту, Минаев выслал отряд казаков с письмом Разина и, по вестям от Дзиньковского, ныне уже взяты Острогожск и Ольшанск. Одного воеводу утопили в реке Сосне, другого скинули с башни. Сам острогожский полковник Иван Дзиньковский писал к Степану, что хочет ударить на Коротояк и поднимет к восстанию Старый Оскол и Новый Оскол.