Стихи и песни

Долина Вероника

К ожиданию

Ожидание — это чужое кино, обещание чуда — не чудо. Как в кино, забери меня, милый, в окно, забери меня, милый, отсюда. Сколько лет провела у стекла, у окна, да теперь это больше не важно. Забирай меня, если тебе я нужна, поцелуй меня коротко, влажно. Вероятно, иное иному дано, я нелепа, я слишком серьезна… Окуни меня, милый, в вино, как в кино, окуни меня, если не поздно. Выбирай мы друг друга и не выбирай, но должно было грянуть все это, забирай меня, милый, скорей забирай, а не то моя песенка спета. забирай меня, милый, скорей забирай, а не то моя песенка спета.

Слушатель

мой бесценный!

Ой, какой алкаш колоритный Слушал тут вчера мои песни! Ой, как он глазами ворочал, Как он рот разевал… Всё-то для него было ново: И моя девчачья походка, И мой гардероб немудрящий, И неэстрадный мой голосок. Видимо, хотелось бедняге Сбегать за Серёгой, за Колькой… Быть не одному в этой куче, Не быть одному. Но никак не мог оторваться, Но не мог никак отлепиться, И с лицом дурацким, счастливым — Стоял и стоял. Вот вам элитарные штучки! Вот вам посиделки в каминной! Вот вам — песня "наша — не наша", Огни ВТО! Ничего такого не нужно. Человек открыт перед песней. Человек доверчив и мягок. Но играть на этом — ни-ни.

Он — вещать, она — верещать…

Он — вещать, она — верещать, Достигать его глухоты. А душа прощать и еще прощать С небольшой своей высоты. Он — воплощать, она — вымещать. Как-то все у них неспроста. А душа прощать и опять прощать Со своего поста. Он — сокрушать, она — водружать Все чуднее их забытье. А душа прощать, прощать и прощать, Да они и не слышат ее. Да они и не видят ее. Да они и не помнят ее?

Волшебный сурок

Он играет, играет Элизе, Без конца повторяет урок, Но мерещится — ближе и ближе Подступает волшебный сурок. Прихотлива прекрасная дева, Прихотлива и страшно строга, С ней, пожалуй, не сделаешь дела, Не получится с ней ни фига. На чахоточный слабый румянец Ты себя же, дурила, обрек. Но стоит под окном оборванец — И шарманка при нем, и зверек. Эти фижмы, улыбки, оборки, Эта мягкая влажность руки… Девы мелочны и дальнозорки, Но светлы и пушисты сурки. Он играет, играет Элизе, Он повел бы ее под венец. Сердце будет дробиться, делиться, А потом разобьется вконец. Но играет — молчите, молчите! — И шарманка ему — не пророк. Он не бабе играет — мальчишке, У которого верный сурок.

Историк

Он не протестант, не католик — Пошире держите карман — Он просто российский историк, Историк Натан Эйдельман. Он грудью к столу приникает, Глядит на бумаги хитро, Чернила к себе придвигает, Гусиное точит перо. Средь моря речей и риторик, Средь Родины нашей большой О, как же нам нужен историк, Историк с российской душой! Историк без лишних истерик С вельможи потянет парик, Он не открывает Америк: Россия — его материк. Не пишет стихов или песен, Но грезит себе наяву: Ему улыбается Пестель, Апостол склоняет главу. Из душных задымленных залов, Где лоб холодеет, как лёд, Потомок идёт Ганнибалов И руку беспечно даёт. Историка ночи бессонны, А впрочем, и в нашей сечи Стоят восковые персоны И мчат дилетанты в ночи. Иные плутают в тумане, Тех сладкий окутал дурман, И ходит с пером между нами Историк Натан Эйдельман… И ходит с пером между нами Историк Натан Эйдельман…

Песня о моей собаке

Он

целует меня, обнимает. С полуслова меня понимает. Он в глаза мне глядит так тревожно, Что ответить ему невозможно. Я от этого взгляда теряюсь, Я сбиваюсь и я повторяюсь, Если ж я замолчу понарошке — Он щекою прижмётся к ладошке. Провожает меня и встречает. Излучает тепло, источает. Будто в чем-то дурном уличённый, Он стоит предо мною смущённый… Только с ним становлюсь настоящей, Ничего от себя не таящей. Вдруг со всеми делами управлюсь, И сама себе даже понравлюсь! Он положит мохнатую лапу И потушит настольную лампу, Приглашая меня на прогулку, И пойдём мы с ним по переулку… Он целует меня, обнимает. С полуслова меня понимает. По ночам ему, видимо, снится, Что нам с ним удалось объясниться…

1979

К любви

Она над водой клубами. Она по воде кругами. Но я знала тех, кто руками Ее доставал со дна, Любая любовь, любая. Любая любовь, любая. Любая любовь, любая — И только она одна. Немилосердно скупая. Немо-глухо-слепая. Кровавая, голубая, Холодная, как луна. Любая любовь, любая. Любая любовь, любая. Любая любовь, любая — Учу ее имена. И верю в нее, как в рифму. И верю в нее, как в бритву. Как верят в Будду и Кришну И в старые письмена. Любая любовь, любая. Любая любовь, любая. Любая любовь, любая — И только она одна.

К пению

Опыт говорит — бери дыханье, опыт говорит — имей терпенье. Это плавниками колыханье люди знают — называют пенье… Легких пузырьков кругом роенье, и кораллов стройное стоянье, может это только настроенье, а быть может даже состоянье… Жизнь кругом кипит, кружится, теплится, океан — вселенная зовущая… Рыбина плывет — бока колеблются, рыбина поет — она поющая.

Пушкинская страница

От книги глаз не поднимаю И до полночи не ложусь. А.С.! Я вас не понимаю И очень этого стыжусь. Когда дешёвую гравюру Мне на рожденье принесли — А.С.! Я спрашиваю сдуру — А.С.! При чём здесь Натали? Ах, менуэты, силуэты! Балы, вощёные полы… Ах, канделябры, эполеты, Ещё ломберные столы… А посредине залы душной Идут со свечками в руках — То Кюхельбекер простодушный, То Пущин — где он? — в рудниках… Читать историю занятно. Прошу меня простить, А.С.! Но до сих пор мне непонятно, Как очутился здесь Дантес? Я ничего не понимаю, Хоть жгу четвёртую свечу. От книги глаз не поднимаю — Я толком всё понять хочу.

1979

От твоего дома

От твоего дома До моего сада, От твоего тома До моего взгляда. От моего чуда До твоего чада, От моего худа До твоего ада. От моего Клина До твоего Крыма, От моего сына До твоего сына. От твоего гроба До моего хлеба От моего нёба До твоего неба. От твоей соли До моей силы, От твоей боли До моей были. От твоей Камы и До моей Истры Твоего пламени Все мои искры.