Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II

Андреев Вадим Леонович

Гибель Атлантиды («Крылатое море взлетало, крича…»)

Крылатое море взлетало, крича, Воздушные рушились кариатиды, И брызги, упав, как на луг саранча, Съедали холмы и поля Атлантиды. Лиловой воронкою водоворот Затягивал низко нависшие тучи. На самое дно оседал небосвод, На спину тяжелые волны навьючив. Огромные рыбы врывались в дома, Влача за собою, как невод, молчанье. Вздымалась и встала, качаясь, тюрьма, Отрезав от мира звезду мирозданья. Я знаю, здесь та же подводная мгла, Здесь та же глухая струится стихия. Не выживу я, если ты умерла, Моя Атлантида — Россия. 1930-е

«От волчьих берегов

моей отчизны…»

От волчьих берегов моей отчизны, От ледяных и огненных полей Вздымается жестокий ветер жизни, И жесткий вихрь час от часу сильней. Но бедный слух — он жизни той не слышит, Весь мир наполнен черной глухотой. Ночь страшно глубока, и свет не дышит, И сон и смерть — в сожительстве со мной. 1930-е

ИЗ СБОРНИКА «НА РУБЕЖЕ» (1947)

«С утра стоял туман. Сквозь нежный полог…»

С утра стоял туман. Сквозь нежный полог, Сквозь мглистый блеск струился мир земной, И в небе солнца огненный осколок Всплывал, как сновиденье, надо мной. И только к вечеру, перед закатом, Разорвалась оранжевая мгла, И в небе, острым пламенем объятом, Немая глубь, пылая, расцвела. И стало все прозрачнее и чище, Как будто в первый раз душа моя Сквозь ярь и дым природы нищей Родимые увидела края. Да, так — я создал много мертвых песен, Меня земные звали голоса, И был туман печален и чудесен, И сердцу непонятны небеса. Теперь скупее речь моя глухая: Я жду, вот-вот проглянет синева, И в первый раз взлетят, не умирая, Как птицы, — озаренные слова. 1937

Учитель

Он говорил: «Учись бесстрастью, И слух и зренье умертви, Не доверяй земному счастью И человеческой любви. Добро и зло неотделимы И неразлучны — ночь и день — Ведь даже смерть — лишь призрак дыма, Гонимая ветрами тень. Свободы нет и нет смиренья, — Чего бы ни коснулся ты, От первого прикосновенья Растают зыбкие черты». Он говорил. Горела тускло Суровых глаз голубизна, — Так дремлет ночь в пространстве узком Полуприкрытого окна. И были точные движенья Его пергаментной руки Полны холодного томленья И утомительной тоски. Он говорил: «Земной природы Я темные слова постиг, Я вчитывался годы, годы В страницы первобытных книг. Весь мир лежит, как мертвый камень. Он мохом и травой оброс. Давно потух прекрасный пламень Его невыплаканных слез. На дне угрюмых океанов, Меж стен зеленых ледников, В тени гранитных великанов И в завывании ветров Я правды не нашел. Все ложно, Во всем давно душа мертва, Все беспощадно, все ничтожно, И слова нет, а есть слова». Он говорил. Не умолкая, Текла мучительная речь. Металась мошкара ночная Вокруг огня усталых свеч. Слепого ветра дуновенье Покачивало огоньки, И на стене, как привиденье, Взлетала тень его руки. Он говорил: «Высоким словом Сердца людские не прожечь: Для них понятнее оковы И палача спокойный меч. Для них свобода — преступленье, Для них спасение — острог, Их рабское воображенье Для них спокойствия залог. Покинул я земные веси И торжища, и города, Забыл я звуки бедных песен, Детей упорного труда. Вдали безрадостного шума И торопливой суеты Я обратил мой ум угрюмый К сиянью Божьей высоты. И, усмиряя дух железный, Я в тайны грозные проник: Не человеческий, а звездный Во мгле я изучил язык. Мне стали внятны звуки рая, Огни ликующих светил, Мой слух расширенный лаская, Меня певучий луч пронзил. Земная отошла тревога, И в блеске огненных зарниц Перед

пустым престолом Бога Душа моя простерлась ниц. И с глаз упал туман желанный, Во мгле растаяло тепло, Как будто демон бездыханный Раскрыл холодное крыло. И понял я, что рок бесцелен, Что смертен даже райский свет, Что как бы ни был беспределен Огромный мир, — в нем правды нет». Он замолчал, и беспощадно, Невыразимо жестока, Легла, как тень, на мир громадный Его холодная рука. И вдруг мучительно и тонко, Как сквозь тяжелый полог сна, Раздался слабый плач ребенка, И раскололась тишина. И вновь из хаоса и праха Возникла бедная юдоль. Я понял — для любви не плаха, А щит — мучительная боль. Душа расплавлена страданьем, И целый мир в слезе одной Горит немеркнущим сияньем, Божественною глубиной. 1937

«…Снега, снега. С огромной далью…»

…Снега, снега. С огромной далью Огромный слился небосвод. Покрытые зеленой сталью, Уснули струи мертвых вод. Горбатые застыли льдины. Уступы исполинских скал Суровый ветер обыскал И взгромоздил — вверху — лавины. Один неосторожный звук, Родившийся из ниоткуда — И вот снегов тяжелых груда Дрожит и рушится, и вдруг, Подобно вихрю, возникает Взметенный к небу белый прах, И человека обнимает, Как брата брат, — бессильный страх.

НА БЕРЕГУ МОРЯ (1–6)

1. «Касаясь поверхности моря…»

Касаясь поверхности моря, Рождает невидимый луч В певучем небесном просторе Громады лиловые туч. Их ветер качает и носит, Пока в полумраке ночном Их холод смертельный не сбросит В родную стихию — дождем. Вот к первоначальным истокам Строка за строкою летит, И облако в небе высоком Последнею песней звенит.

2. «На камнях разостланы сети…»

На камнях разостланы сети. Их после работы ночной Ласкает лазоревый ветер Прозрачной и теплой рукой. Они волочилися по дну, Сжимали широкий изгиб, Ловили в пустыне подводной Легко ускользающих рыб. О Боже, из дальнего неба Закинь утомленную сеть — Я сам в твой разорванный невод, Я сам приплыву — умереть.

3. «В просторе, над бездной морскою…»

В просторе, над бездной морскою, Где берег песчаный далек, Волна повстречалась с волною И белый родился цветок. Но вот, утомившись игрою, В подарок далекой земле Уносит волна за волною Цветок, просиявший во мгле. Душа надышалась простором, И волны в назначенный срок, Как пену, рожденную морем, Выносят ее на песок.

4. «Большим полнолунным отливом…»

Большим полнолунным отливом Открыт темно-рыжий утес. Струятся по слипшейся гриве Соленые капельки слез. Он видит, свидетель случайный Друг другу враждебных миров, Подводные темные тайны И дым голубых облаков. Я знаю, высокие волны Сомкнуться опять надо мной, И снова, безмолвием полный, Наступит подводный покой.

5. «Сухие, колючие травы…»

Сухие, колючие травы Зарылись в горючий песок. Качает их ветер шершавый И сушит густеющий сок. И, жаждой смертельною полны, Засохшие стебли глядят На дальние, нежные волны, На тающий в море закат. От жизни душа оскудела, Все гуще тяжелая кровь, И молча холодное тело Глядит на земную любовь.