Все ярче закатное знамя,И яростнее небеса,И в море, как рыжее пламя,Рыбачьи горят паруса.Но солнце уснет в океане,Пылающий день догорит,Зажжется на черном курганеУсеянный звездами щит.По морю людского молчанья,Как тени слепых парусов,Полны неземного страданья,Проносятся призраки слов.1937
Из цикла «ИНЕЙ В ЛЕСУ»
[1]. «В лесу пронзительней и чище осень…»
В лесу пронзительней и чище осень,Отчетливей
и выше тишина.Вдоль просеки, на корни рыжих сосенХолодная ложится седина.Чуть тронешь нежные кристаллы,Как их уж нет, и влажный ловит взорНесмятых мхов зеленые кораллыИ рыжих листьев спутанный узор.На острие иглы, как жидкий пламень,Плененная сияет высота:Живой росы темно-зеленый каменьНад чашечкой засохшего листа.Лесной ручей чуть тронут льдом и снегом.Он жив еще, но он уже молчит.Его волна уже не бьет с разбегаВ береговой покатый малахит.Осенний лес. В тени не тает иней.Вдоль по земле крадется белый сон.Вот, как перо на коврик темно-синий,Упало облачко на небосклон.Укрывшись от зимы под лед хрустальный,Как теплый ключ, струится жизнь моя.Полна прозрачности первоначальнойЕе незамутневшая струя.Сильнее времени дыханье духа.Под инеем, в кораллах нежных мхов,Неуловимо для земного слухаПроснулась музыка стихов.
[3]. «Туман прижат к земле ночным морозом…»
Туман прижат к земле ночным морозом.С утра стал каменным холодный мир.Еще вчера он был покорен грозам,Сегодня он — спокойствие и мир.Но только солнце выйдет из-за лесаИ в белый мох вонзится желтый луч,Как иней облаком взлетит белесымНа кладбище родное нежных туч.Потухнет свет, зимою станет осень,Сольются с голым полем небеса,И лишь останется на иглах сосенЕго окаменевшая роса.Чешуйчатое море палых листьевИ островки еще зеленых трав,Их озаряет дымно-бархатистыйВоды и воздуха чудесный сплав.Когда окончится мое существованьеИ я уйду под сень вечерних снов,Ты сохрани, снежок, воспоминанья,Минутные кристаллы этих слов.
[4]. «Тяжелый ветер по небу гуляет…»
Тяжелый ветер по небу гуляет,И лес стоит, как тень большого сна.Меж голыми стволами засыплетИ все заснуть не может тишина.Слетка колышутся раскинутые ветки,И гаснет луч и вновь во мгле горитИ мертвых листьев радужные сеткиС бессмысленным упрямством шевелит.Им больше не гореть зелеными огнямиВ колеблющемся облаке ветвей,Они лежат шуршащими тенямиМеж черными сплетеньями корней.Душа листа уже рассталась с телом.Она глядит оттуда, с дымной высоты,Как застилает снег смертельно-белыйРодного леса мертвые черты.1938
Из цикла «КОЛОДЕЦ В СТЕПИ»
[3]. «Рассвета нет — над близорукой далью…»
Рассвета нет — над близорукой дальюБессмертный снег струится и шуршит,И мир, покрытый бархатной печалью,Без просыпу, как зверь в берлоге, спит.Жизнь отошла. Когда она вернется?Вдали, в снегах, до дна обледенев,Как труп, оскалил мертвый сруб колодцаСвой сине-черный и беззвучный зев.Под белым бархатом успокоеньяДуше привольно и спокойно спать.Что может быть нежней оцепененья,Что может быть прекраснее — не знать.
Из цикла «ПРИГОРОД»
[3]. Лисица
в клетке («Меж голых стен и пригородной грязи…»)
Меж голых стен и пригородной грязиОграда окружила лысый сквер,Но корпус фабрики под струпьями проказыНеумолимо строг, непоправимо сер.От пролетающей лиловой тучиПо черепичным крышам скачет тень.Вдоль изгороди, ржавой и колючей,Цветет усталая и пыльная сирень.Меж голых стен, в углу пустого сквера,Большая клеть и детский острый смех,И пленная лисица рыже-серыйО прутья клетки обдирает мех.О как пронзительно, как беспощадноГорят ее холодные глаза,Как отразилась в них мучительно и жадно,Сквозь облака прорвавшись, бирюза!1940
«Струистый воздух полон желтым зноем…»
Струистый воздух полон желтым зноем,Над океаном облака горят.Вполголоса с разгневанным прибоемБольные камни глухо говорят.В пустое бормотанье не вступая,До дна отливом волн обнажена,Стоит утеса глыба вековаяВ объятиях полуденного сна.Еще светлеет в вымоине чернойПрозрачное пятно морской воды,Но скоро зной, тяжелый и упорный,Сотрет прилива влажные следы.И в глубине, между гранитных складок,Как белый притаившийся цветок,Рождается пленительный осадок,Соленый кристаллический снежок.Все испаряется, все исчезает,Уходит жизнь в небесную юдоль, —На дне любви чуть зримо оседаетРожденная тяжелым зноем боль.1940
«Встает темно-рыжий, большой и тяжелый…»
Встает темно-рыжий, большой и тяжелый,Похожий на зверя, безветренный день.На брошенной пахоте, пыльной и голой,В глубокие борозды прячется тень.У самой опушки, в кустах ежевикиУпрямо стоит засыхающий дуб,И плющ, извиваясь, зеленоязыкийПрижался к стволу миллионами губ.Сквозь жадную зелень тяжелые сучьяВ огромное небо, прощаясь, глядят,И в небе далеком угрюмые тучи,Как мертвые листья, бесцельно летят.Вокруг меня жизнь не моя прорастает.Бескрылые тучи летят надо мной.Мне душно. Что будет со мною, кто знает,За тридцать седьмой роковою чертой?1937–1940
«Все кончено. Густой, тяжелый океан…»
Все кончено. Густой, тяжелый океанМорщинистые волны на песок бросает,Как старый шулер, как зарвавшийся игрок,С бессмысленным упорством, с горечью и болью.За желтым гребнем дюн над вымершей юдольюДымит потухших туч разорванный венок,И над притихшею землею поднимаетСедую голову взъерошенный туман.Да, страшен океан, да, жизнь непоправима.Как черное бревно, лежит передо мнойЕе тяжелый ствол, крестом раскинув ветки,И муравьи снуют в извилинах коры.Кусты бегут по склону сломанной горы,Темнеет серый воздух, яростный и едкий,И вдалеке ветрами вздыбленный прибойГрохочет и кричит в тоске невыразимой.1940
«Рыжие иглы и теплые пятна елового моха…»
Рыжие иглы и теплые пятна елового моха,И лишаев кружева —Пусть города погибают, пусть рушится наша эпоха,Здесь — зеленеет трава.Ветер разносит над серыми дюнами грохот приливаКружатся чайки, как снег.В небе с востока, гряда за грядою, идут молчаливоТучи на черный ночлег.Руки мои не запачканы порохом битвы и кровью.Сердце полно тишины.Гладят ладони с огромной, с печальной, с последней любовьюСтвол темно-рыжей сосны.1940