Стихотворения и поэмы

Чиковани Симон Иванович

Так пусть теперь наш пыл горит вдвойне! Всех к полю брани, родина, потребуй! Все встанем в строй, все будем на войне, — руке отчизны — войску — гамарджвеба! Благословен победы нашей путь, все, как один, в победу верим свято! Грузинский воин, мужественным будь, ждет роковая недруга расплата. Позор и смерть врагу! Победа — нам! Бойцам и полководцам — гамарджвеба! Несокрушимой армии бойцам — от

мала до велика — гамарджвеба! Единой волей воодушевлен, народ исполнен праведного гнева, врага испепелять клянется он! Отечеству родному — гамарджвеба! 1942

69. «Перевяжите рану…» Перевод Е. Евтушенко

Перевяжите рану. Под голову — седло. Обманывать не стану — я ранен тяжело. Олень от раны плачет, упавши у ручья, и слез своих не прячет, но не заплачу я. Себя я не жалею — жалею только вас. Был ранен тяжелее я в жизни столько раз! Я замерзал в метели и от жестоких слов, и спал я на постели, постели из шипов. Вы не берите сбрую, седло и кобуру… Ведь, если и умру я, я всё же не умру! Себя я не отчислю. Останусь я в строю. Ты жизнь взяла, отчизна,— прими и смерть мою! Снесите на вершину меня — я так хочу. Сосновую лучину зажгите, как свечу. Меня на белом свете когда-нибудь весной колхидский вспомнит ветер и конь мой вороной. Когда утихнет битва — у каменной скалы в груди, где сердце было, гнездо совьют орлы… 1942

70. Подсолнухи. Перевод К. Арсеневой

Ворон каркает — горя глашатай. Кукурузных корней волоконца истлевают, и нивы не сжаты, и подсолнух не смотрит на солнце, умирает, согнувшись от боли. Стали травы бесцветны и длинны. Не шуршит утомленное поле. И трепещут от взрывов осины. Где же пахари? К пажити черной наклонилась чинара, тоскуя. Уронили подсолнухи зерна на полоску землицы сухую. Спят поля, словно умерших души, всё

же солнце нашел я за тучей. Это солнце никто не затушит у преддверия славы грядущей. Цвет подсолнухов серо-свинцовый. Танк топтал их простертые тени. Где-то пес завывает дворовый, и подсолнухи словно в смятенье. Ждут и знают, что жизнь на пороге! Сгинет враг, и герои вернутся, станут снова цветы у дороги петь о солнце и к солнцу тянуться. 1942

71. Сказанное во время бомбежки. Перевод Б. Ахмадулиной

В той давности, в том времени условном что был я прежде? Облако? Звезда? Не пробужденный колдовством любовным алгетский камень, чистый как вода? Ценой любви у вечности откуплен, я был изъят из тьмы, я был рожден. Я — человек. Я — как поющий купол, округло и таинственно сложен. Познавший мудрость, сведущий в искусствах, в тот день я крикнул: «О земля моя! Даруй мне тень! Пошли хоть малый кустик — простить меня и защитить меня. Я по колено в гибели! По пояс! Я вязну в ней! Тесно дышать груди! О школьник обезумевший! Опомнись! Губительной прямой не проводи! Я человек! И драгоценен пламень в душе моей! Но нет, я не хочу сиять заметно! Я — алгетский камень! О господи, задуй во мне свечу!» И отдалился грохот равномерный. И куст дышал. И я дышал под ним. Немилосердный ангел современный побрезговал ничтожеством моим. И в этот мир, где пахло, где белело, смеркалось, пело, силилось сверкнуть, я нежно вынес собственного тела родимую и жалостную суть. Заплакал я, всему живому близкий, вздыхающий, трепещущий, живой. О высота моей молитвы низкой, я подтверждаю бедный лепет твой. Я видел одинокое, большое свое лицо. Из этого огня себя я вынес, как дитя чужое, слегка напоминавшее меня. Не за свое молился долговечье в тот год, в тот час, в той темной тишине — за чье-то золотое, человечье, случайно обитавшее во мне. И выжило оно. И над водою стоял я долго. Я устал тогда. Мне стать хотелось облаком, звездою, алгетским камнем, чистым как вода. 1947