Стихотворения и поэмы

Огарев Николай Платонович

30 мая 1877 года Огарёв, уже серьезно занемогший, оставляет в дневнике последнюю запись: "Сейчас видел во сне, что я вернулся в Россию и приехал домой к себе в деревню". Ему видится, что крестьяне приняли его радушно, что они согласились с его проектами. "Я проснулся совершенно довольный моим сном, а Гринвич увидал озаренным блестящим солнцем и под ясным небом, каких давно не припомню". 12 июня 1877 года в присутствии Натальи Александровны Герцен, дочери Герцена, срочно приехавшей из Парижа, и Мери Сетерленд он скончался.

В 1966 году прах Огарёва с гринвичского кладбища был перевезен на родину и предан русской земле у стен Новодевичьего монастыря, главы которого, сиявшие в предзакатном московском небе, видели некогда двух юношей, приносящих клятву на Воробьевых горах — пожертвовать жизнью ради освобождения России. И невольно вспоминается строка одного из стихотворений Огарёва: Так вы меня не позабыли?..

Виктор АФАНАСЬЕВ

СТИХОТВОРЕНИЯ [1]

1

При жизни Н. П. Огарёва вышли два сборника: Стихотворения. М., изд. К. Т. Солдатенкова, 1856 и Стихотворения. Лондон, 1858; кроме того, в 1857 году в Лондоне вышли отдельной книгой две части поэмы "Юмор". Первой попыткой выпустить поэтическое наследие Огарёва полнеё было издание, подготовленное М. О. Гершензоном: Н. П. Огарёв. Стихотворения. Т. I–II. М., 1904. Из советских изданий наиболеё авторитетны следующие: Стихотворения и поэмы. Т. I–II. Ред. и примеч. С.

А. Рейсера и Н. П. Суриной. Л., "Сов. писатель", 1937 — 1938 ("Библиотека поэта. Большая серия"); Избранные произведения. В 2-х т. Вступит, статья В. А. Путинцева. Подгот. текста и примеч. Н. М. Гайденкова. М., Гослитиздат, 1956; Стихотворения и поэмы. Вступит, статья, подгот. текста и примеч. С. А. Рейсера. Л., "Сов. писатель", 1956. ("Библиотека поэта. Большая серия"); Избранное. Вступит, статья, подгот. текста и примеч. Г. Г. Елизаветиной. М., "Худож. лит.", 1977.

В настоящей книге тексты и даты печатаются по изданию Большой серии "Библиотеки поэта" 1956 года. В примечаниях использованы разыскания Н. М. Гайденкова, С. А. Рейсера и Г. Г. Елизаветиной.

Произведения даны в хронологическом порядке.

Огонь, огонь в душе горит... [2]

Огонь, огонь в душе горит И грудь и давит и теснит, И новый мир, мечта созданья, Я б тем огнём одушевил, Преград где б не было желаньям И дух свободно бы парил. Все будет ясно предо мною, Сорву завесу с бытия, И всё с душевной полнотою, Всё обойму вокруг себя. Мне не предел одно земное Душе — от призрака пустой, В ней чувство болеё святое, Чем прах ничтожный и немой. Кто скажет мне: конец стремленью? Где тот, кто б дерзкою рукой Границу начертал мышленью Непреступимою чертой? Черту отринув роковую, Я смело сброшу цепь земную. Согретый пламенной мечтой, Я с обновленною душой Помчусь — другого мира житель Предвечной мысли в светлую обитель!

2

"Огонь, огонь в душе горит…" (стр. 21).

Стихотворение является частью письма к А. И. Герцену от 9 сентября 1832 года.

1832

Когда в часы святого размышленья... [3]

Когда в часы святого размышленья Мысль светлая в твой ум вдруг западёт, Чиста и пламенна, как вдохновенье, Она тебя возвысит, вознесёт; Она недаром заронилась, Как божество к тебе она, Чудесной жизнию полна, Из стран небесных ниспустилась. Пусть говорят с улыбкою презренья: Она есть плод обманутой мечты, Не верь словам холодного сужденья: Они чужды душевной теплоты. О! если с чувством мысль сроднилась, Поверь, она не обольстит: Она недаром заронилась И святость истины хранит.

3

"Когда в часы святого размышленья…" (стр. 22).

Стихотворение является частью письма к А. И. Герцену от 7 июня 1833 года.

1833

А. ГЕРЦЕНУ

Друг! весело летать мечтою Высоко в небе голубом Над освещённою землею Луны таинственным лучом. С какою бедною душою, С каким уныньем на челе Стоишь безродным сиротою На нашей низменной земле. Здесь всё так скучно, скучны люди, Их встрече будто бы не рад; Страшись прижать их к пылкой груди, - Отскочишь с ужасом назад. Но только тихое сиянье Луна по небу разольёт И сна тяжелое дыханье Людей безмолвьем окуёт Гуляй по небу голубому И вольной птичкою скорей Несись к пределу неземному. Ты волен стал в мечте своей; Тебя холодным изреченьем Не потревожит злой язык; Ты оградился вдохновеньем, Свою ты душу им проник. О! дай по воле поноситься В надземных ясных сторонах: Там свет знакомый мне светится, Мне всё родное в небесах; Прощусь с землёй хоть на мгновенье, С туманом скучным и седым, И из-зa туч, как из боренья Между небесным и земным, Я полечу в пределы света, И там гармония миров Обворожит весь ум поэта. Там проблеснёт любимых снов Давно желанная разгадка. В восторга полный, светлый час Перестаёт нам быть загадкой - Что было тайного для нас.

До 1834

АЛЛЕЯ

Давно ли, жизнию полна, Ты так шумела, зеленея, А ныне стала так грустна, Лип голых длинная аллея? В замену листьев пал мороз На ветви белыми иглами; Глядят из-под седых волос Печально липы стариками. В ночи, как призраки, оне Качают белой головою, И будто кланяются мне С какой-то дружбой и тоскою. И самому мне тяжело! И я стареть уж начинаю! Я прожил весну и тепло, И сердце на зиму склоняю! Но что грустить? Весна придёт Вновь зиму сплачем мы, аллея! Вновь радость в сердце оживёт, Вновь зашумишь ты, зеленея.

1830–1835

НА СМЕРТЬ ПОЭТА [4]

(По перечтении "Е<вгения> О<негина>")

Зачем душа тоски полна, Зачем опять грустить готова, Какое облако волна Печально отразила снова? Мечтаний тяжких грустный рой Поэта глас в душе поэта Воззвал из дремоты немой. Поэт погиб

уже для света, Но песнь его ещё звучит, Но лира громкими струнами Звенит, ещё с тех пор звенит, Как вдохновенными перстами Он всколебал их перед нами. И трепет их в цепи времён Дойдет до позднего потомства, Ему напомнит скорбно он, Как пал поэт от вероломства И будет страшный приговор Неумолим. Врагов поэта В могилах праведный укор Отыщет в будущие лета, И кости этих мертвецов, Уж подточённые червями, Вздрогнут на дне своих гробов И под согнившими крестами Истлеют, прокляты веками. Но что ж! но что ж! поэта нет! Его ж убийца — он на воле, Красив и горд, во цвете лет, Гуляет весел в сладкой доле. И весь, весь этот чёрный хор Клеветников большого света, В себе носивший заговор Против спокойствия поэта, Все живы, все — а мести нет. И с разъярёнными очами Им не гналась она вослед, Неся укор за их стопами, Не вгрызлась в совесть их зубами… А тот, чья дерзкая рука, Полмир цепями обвивая, И не согбенна и крепка, Как бы железом облитая, Свободой дышащую грудь Не устыдилась своевольно В мундир лакейский затянуть, - Он зло, и низостно, и больно Поэта душу уязвил, Когда коварными устами Ему он милость подарил И замешал между рабами Поэта с вольными мечтами. Из лавр и терния венец Поэту дан в удел судьбою, И пал он жертвой наконец Неумолимою толпою Ему расставленных сетей; Земля, земля, зачем ты губишь Прекрасных из твоих людей! Одну траву растишь и любишь, И вянет злак среди полей; Или, враждуя с небесами Враждой старинною твоей, Ты имя избранных меж нами Гнетёшь страдальчества цепями. Пускай теперь слеза моя, И негодуя и тоскуя, Как дар единый от меня Падёт на урну гробовую; И если в форме неземной, Перерождённый дух поэта ещё витает над страной Уж им покинутого света - Мою слезу увидит он И незаметными перстами Мне здешней жизни краткий сон Благословит, с его скорбями И благородными мечтами.

4

На смерть поэта (стр. 26).

А тот, чья дерзкая рука — речь идет о Николае I.

Мундир лакейский — имеется в виду назначение Пушкина камер-юнкером.

1837

К ДРУЗЬЯМ

Я по дороге жизни этой Скачу на чёрном скакуне, В дали, густою мглой одетой, Друзья, темно, не видно мне. Со мною рядом что за лица? Куда бегут? Зачем со мной? Скучна их пёстрая станица, Несносен говор их пустой. В моих руках моя подруга, Одна отрада на пути, Прижалась, полная испуга, К моей трепещущей груди. Куда нас мчит бегун суровый? Где остановит он свой бег? И где приют для нас готовый? Нам в радость будет ли ночлег? Я по дороге жизни этой Скачу на чёрном скакуне, В дали, густою мглой одетой, Друзья, темно, не видно мне. Когда ж, случится, взор усталый Назад бросаю я порой, Я вижу радости бывалой Страну далёко за собой. Там ясно утро молодое, Там веет свежею весной, Там берег взброшен над рекою И шумен город за рекой, Но ту страну, душе родную, Уже давно оставил я. Там пел я вольность удалую, Там были вместе мы, друзья, Там верил я в удел высокий, Там было мне осьмнадцать лет, Я лишь пускался в путь далёкий Теперь былого нет как нет. И по дороге жизни этой Я мчусь на чёрном скакуне, В дали, густою мглой одетой, Друзья, темно, не видно мне.

1837

СМУТНЫЕ МГНОВЕНЬЯ

Есть в жизни смутные, тяжёлые мгновенья, Когда душа полна тревожных дум, И ноша трудная томящего сомненья Свинцом ложится на печальный ум; И будущность несётся тучей издалёка, Мрачна, страшна, без меры, без конца; Прошедшеё встаёт со взорами упрёка, Как пред убийцей призрак мертвеца. Откуда вы, минуты скорбных ощущений, Пришельцы злобные, зачем с душой Дружите вы, ряды мучительных видений С их изнурительной тоской? Но я не дам вам грозной власти над собою, И бледное отчаянья чело Я твердо отгоню бестрепетной рукою - Мне веру провидение дало; И малодушия ничтожные страданья Падут пред верой сердца моего, Священные в душе хранятся упованья, Они мой клад — я сберегу его.

1838

ШЕКСПИР

"На землю ступай, — провиденье сказало, - И пристально там посмотри на людей, Дела их твоя чтоб душа замечала И в памяти ясно хранила своей. Ты вырви в них душу и в смелом созданьи её передай им ты в звучных словах, И эти слова не исчезнут в предании И вечно в людских сохранятся умах. Иди же, мой сын, безбоязненно, смело, Иди же, иди ты, мой избранный, в мир, Иди и свершай там великое дело"… Сказало, решило — явился Шекспир.