Стихотворения, не вошедшие в сборники
Шрифт:
_____
В.А. Злобину
Я должен и могу тебя оставить.
Тебе был послан я — но воля не моя.
Я не могу ничем тебя исправить.
И друг от друга мы свободны: ты и я.
Будь с тем — с кем хочешь быть поближе,
Спускайся к ним по шатким ступеням.
А я пойду туда, в St. Genevieve, и ниже,
И встречусь с тем одним, с кем быть хочу и там.
1943
«Когда-то
Когда-то было, меня любила
Его Психея, его Любовь.
Но он не ведал, что Дух поведал
Ему про это — не плоть и кровь.
Своим обманом он счел Психею,
Своею правдой — лишь плоть и кровь.
Пошел за ними, а не за нею,
Надеясь с ними найти Любовь.
Но потерял он свою Психею,
И то, что было,— не будет вновь.
Ушла Психея, и вместе с нею
Я потеряла его любовь.
1943
Париж
НЕ ОДНИМ ХЛЕБОМ…
Вл. Злобину
Закон я помню, помню слово,
Что всем нам надо жить любя,
Любить — не как-нибудь другого,
А совершенно как себя.
О чем забочусь я безмерно,
И что люблю в себе самом —
О том мой долг — нелицемерно
Всегда заботиться — в другом.
Теперь скажу немного грубо,
Но в деликатности-ли суть?
Мне в слове точность, резкость люба,—
Поймут меня когда-нибудь!
Так вот, скажу: пекусь о брюхе —
Да и не только о своем!
А от докучливой старухи,
Что мне и вечером и днем
Бурчит, что надобно о духе
Вперед заботиться,— в ответ
Я отмахнулся, как от мухи…
Не говоря ни да, ни нет.
На харю старческую хмуро
Смотрю и каменем молчу.
О чем угодно думай, дура,
А я о духе не хочу.
1944
«Я был бы рад, чтоб это было…»
В. Злобину
Я был бы рад, чтоб это было,
Чтоб так оно могло и быть,
Но чтоб душа у вас забыла
Лишь то, что надо ей забыть.
Не отдавались бы злословью,
Могли бы вы его понять,
И перестали бы любовью
Томленье, сон и скуку звать.
Я ж — ничего не забываю,
Томленьем вашим не живу,
И даже если сплю — то знаю:
Я тот же весь, как наяву.
1944
«По лестнице… ступени всё
По лестнице… ступени всё воздушней
Бегут наверх иль вниз — не все ль равно!
И с каждым шагом сердце равнодушней:
И все, что было,— было так давно…
ПОСЛЕДНИЙ КРУГ
(И НОВЫЙ ДАНТ В АДУ)
«Вскипают волны тошноты нездешней…»
Вскипают волны тошноты нездешней
И в черный рассыпаются туман.
И вновь во тьму, которой нет кромешней,
Скользят к себе, в подземный океан.
Припадком боли, горестно-сердечной,
Зовем мы это здесь. Но боль — не то.
Для тошноты подземной и навечной
Все здешние слова — ничто.
Пред болью — всяческой — на избавленье
Надежд раскинута живая сеть:
На дружбу новую, на Время, на забвенье…
Иль, наконец, надежда — умереть.
Будь счастлив, Дант, что по заботе друга
В жилище мертвых ты не все познал,
Что спутник твой отвел тебя от круга
Последнего — его ты не видал.
И если б ты не умер от испуга —
Нам все равно о нем бы не сказал.
А тот, кто ведал на земле живой
Чернильно-черных вод тяжелое кипенье
И был, хотя бы час, в их тошном окруженьи —
Кто ощущал в себе размерный их прибой,
Тот понял все: он обречен заране
Познать, что там — в подземном океане,—
Там нет ни Времени, ни звуков, только мгла,
Что кучею по черному легла.
Там только грузное ворчанье вод
И вечности тупой круговорот.
I
Вот Новый Дант в последний Круг пробрался
Один, без спутника,— он очень смел,—
Он наверху чего не навидался!
Едва кой-что в тумане рассмотрел —
Он к одному из тамошних подсел
И начал с ним (на это был он скор)
По-дружески тотчас же разговор.
Тот поднял на него потухший взор,
Сказав с трудом: «Вот странность, и какая!
Не сверху ль вы? Оттуда к нам давно
Не приходили. Впрочем, все равно,
Пускай и не приходят никогда».
Дант отвечал ему: «Я это знаю,
Но, кажется, не в этом вся беда.
Скажите мне, ведь я пришел как друг,
Что делается, что у нас вокруг?
Я не бывал в подобной темноте,
Едва вошел — и сразу в слепоте.