Стихотворения о любви

Асадов Эдуард Аркадьевич

1966

Гостья

Проект был сложным. Он не удавался. И архитектор, с напряженным лбом, Считал, курил, вздыхал и чертыхался, Склонясь над непокорным чертежом. Но в дверь вдруг постучали. И соседка, Студентка, что за стенкою жила, Алея ярче, чем ее жакетка, Сказала быстро: — «Здрасьте!» — и вошла. Вздохнула, села в кресло, помолчала, Потом сказала, щурясь от огня: — Вы старше, вы поопытней меня… Я за советом… Я к вам прямо с бала… У нас был вечер песни и весны, И два студента в этой пестрой вьюге, Не ведая, конечно, друг о друге, Сказали мне о том, что влюблены. Но для чужой души рентгена нет, Я очень вашим мненьем дорожу. Кому мне верить? Дайте мне совет. Сейчас я вам о каждом расскажу. Но, видно, он не принял разговора: Отбросил циркуль, опрокинул тушь И, глянув ей в наивные озера, Сказал сердито: — Ерунда и чушь! Мы не на рынке и не в магазине! Совет вам нужен? Вот вам мой совет: Обоим завтра отвечайте «нет», Затем что нет здесь чувства и в помине! А вот когда полюбите всерьез, Поймете сами, если час пробьет, Душа ответит на любой вопрос, И он все сам заметит и поймет! Окончив речь уверенно и веско, Он

был немало удивлен, когда Она, вскочив, вдруг выпалила резко: — Все сам заметит? Чушь и ерунда! Слегка оторопев от этих слов, Он повернулся было для отпора, Но встретил не наивные озера, А пару злых, отточенных клинков. — «Он сам поймет»? Вы так сейчас сказали? А если у него судачья кровь? А если там, где у других любовь, Здесь лишь проекты, балки и детали? Он все поймет? А если он плевал, Что в чьем-то сердце то огонь, то дрожь? А если он не человек — чертеж?! Сухой пунктир! Бездушный интеграл?! На миг он замер, к полу пригвожден, Затем, потупясь, вспыхнул почему-то. Она же, всхлипнув, повернулась круто И, хлопнув дверью, выбежала вон. Весенний ветер в форточку ворвался, Гудел, кружил, бумагами шуршал… А у стола «бездушный интеграл», Закрыв глаза, счастливо улыбался.

Под дождем

Солнце и гром отчаянный! Ливень творит такое, Что, того и гляди, нечаянно Всю улицу напрочь смоет! Кто издали отгадает: То ли идут машины, То ли, фырча, ныряют Сказочные дельфины? В шуме воды под крыши Спряталось все живое. Лишь в скверике, где афиши, Стоят неподвижно двое. Сверху потоки льются, Грозя затопить всю улицу. А двое вовсю смеются И, больше того, целуются! Шофер придержал машину И, сделав глаза большие, Чуть приоткрыл кабину: — Вы что, — говорит, — дурные? Те, мокрые, но смешливые, Только заулыбались: — Нет, — говорят, — счастливые! И снова поцеловались.

Все равно я приду

Если град зашумит с дождем, Если грохнет шрапнелью гром, Все равно я приду на свиданье, Будь хоть сто непогод кругом! Если зло затрещит мороз И завоет метель, как пес, Все равно я приду на свиданье, Хоть меня застуди до слез! Если станет сердиться мать И отец не будет пускать, Все равно я приду на свиданье, Что бы ни было — можешь ждать! Если сплетня хлестнет, ну что ж, Не швырнет меня подлость в дрожь, Все равно я приду на свиданье, Не поверя в навет и ложь! Если я попаду в беду, Если буду почти в бреду, Все равно я приду. Ты слышишь? Добреду, доползу… дойду! Ну, а если пропал мой след И пришел без меня рассвет, Я прошу: не сердись, не надо! Знай, что просто меня уже нет…

Ах, как же мы славно на свете жили!

Ах, как же мы славно на свете жили! До слез хохотали от чепухи, Мечтали, читали взахлеб стихи, А если проще сказать — любили! Но не бывает на свете так, Что жизнь всегда тебе улыбается, Какой-нибудь штрих, ну совсем пустяк — И радость словно бы уменьшается. Ваш старенький, самый обычный дом Казался мне мудрым, почти таинственным. И как же хотел я быть в доме том Единственным гостем, одним-единственным! Но только я с жаром в ладони брал Ласковость рук твоих невесомых, Как в дом, будто дьявол их посылал, С громом и шутками набегал Добрый десяток твоих знакомых. И я, у окошка куря весь вечер, Должен был, собранный, как в бою, Слушать развязные чьи-то речи Иль видеть, как кто-то тебе на плечи Кладет фамильярно ладонь свою. Ах, как мне хотелось, наделав бед, Хлопнуть по лапищам этим длинным! Но ты говорила мне: — Будь объективным, Ведь это ж приятель мой с детских лет! В другую каверзную минуту Ты улыбалась: — Угомонись! Будь объективным и не сердись, Это товарищ по институту! Ты только не спорь, а люби и верь. — И я не спорил и соглашался. И до того уже «достарался», Что чуть ли не сам отпирал им дверь. И так, может, длилось бы целый век, Но сердце не вечно уму внимает, И, если ты искренний человек, Сердце все-таки побеждает. И раз, дойдя уже до отчаянья, Я дверь размашисто растворил И вместе с бутылками всю компанию С громом по лестнице проводил! Прав или нет я — не мне судить. Но в чувствах немыслимо быть пассивным. Тут так получается: либо любить, Либо быть объективным!

* * *

Когда мне говорят о красоте Восторженно, а иногда влюбленно, Я почему-то, слушая, невольно Сейчас же вспоминаю о тебе. Когда порой, мне имя называя, О женственности чьей-то говорят, Я снова почему-то вспоминаю Твой мягкий жест, и голос твой, и взгляд, Твои везде мне видятся черты, Твои повсюду слышатся слова, Где б ни был я — со мною только ты, И, тем гордясь, ты чуточку права. И все же, сердцем похвалы любя, Старайся жить, заносчивой не став: Ведь слыша где-то про сварливый нрав — Я тоже вспоминаю про тебя…

Нежные слова

То ли мы сердцами остываем, То ль забита прозой голова, Только мы все реже вспоминаем Светлые и нежные слова. Словно в эру плазмы и нейтронов, В гордый век космических высот Нежные слова, как граммофоны, Отжили и списаны в расход. Только мы здесь, видимо, слукавили Или что-то около того: Вот слова же бранные оставили, Сберегли ведь все до одного! Впрочем, сколько человек ни бегает Средь житейских бурь и суеты, Только сердце все равно потребует Рано или поздно красоты. Не зазря ж оно ему дается! Как ты ни толкай его во мглу, А оно возьмет и повернется Вновь, как компас, к ласке и теплу. Говорят, любовь немногословна: Пострадай, подумай, раскуси… Это все, по-моему, условно, Мы же люди, мы не караси! И не очень это справедливо — Верить в молчаливую любовь. Разве молчуны всегда правдивы? Лгут ведь часто и без лишних слов! Чувства могут при словах отсутствовать. Может быть и все наоборот. Ну а если говорить и чувствовать? Разве плохо говорить и чувствовать? Разве сердце этого не ждет? Что для нас лимон без аромата? Витамин, не более того. Что такое небо без заката? Что без песен птица? Ничего! Пусть слова сверкают

золотинками, И не год, не два, а целый век! Человек не может жить инстинктами, Человек — на то и человек! И уж коль действительно хотите, Чтоб звенела счастьем голова, Ничего-то в сердце не таите, Говорите, люди, говорите Самые хорошие слова!

1970

Проверяйте любовь

С давних пор ради той, что дороже мира, Ради взгляда, что в сердце зажег весну, Шли мужчины на плаху и на войну, На дуэли и рыцарские турниры. И, с единственным именем на устах, Став бесстрашно порой против тьмы и света, Бились честно и яростно на мечах, На дубинах, на шпагах и пистолетах. И пускай те сражения устарели. К черту кровь! Но, добро отделив от зла, Скажем прямо: проверка любви на деле, Как-никак, а у предков тогда была. Поединок — не водочная гульба! Из-за маленьких чувств рисковать не будешь. Если женщину впрямь горячо не любишь — Никогда не подставишь под пулю лба! Не пора ли и нам, отрицая кровь И отвергнув жестокость, умно и гибко, Все же как-то всерьез проверять любовь, Ибо слишком уж дороги тут ошибки. Неужели же вправду, сказать смешно, Могут сердце порой покорить заране Чей-то редкий подарок, театр, кино Или ужин, заказанный в ресторане?! Пусть готовых рецептов на свете нет. Ничего в торопливости не решайте. Проверяйте любовь на тепло и свет, На правдивость придирчиво проверяйте. Проверяйте на смелость и доброту, Проверяйте на время и расстоянья, На любые житейские испытанья, На сердечность, на верность и прямоту. Пусть не выдержат, может быть, крутизны Легкомыслие, трусость и пустота. Для любви испытания не страшны, Как для золота серная кислота. И плевать, если кто-то нахмурит бровь. Ничего голословно не принимайте. Ведь не зря же нам жизнь повторяет вновь: «Проверяйте любовь, проверяйте любовь, Непременно, товарищи, проверяйте!»

1971

* * *

Я могу тебя очень ждать, Долго-долго и верно-верно, И ночами могу не спать Год, и два, и всю жизнь, наверно. Пусть листочки календаря Облетят, как листва у сада, Только знать бы, что все не зря, Что тебе это вправду надо! Я могу за тобой идти По чащобам и перелазам, По пескам, без дорог почти, По горам, по любому пути, Где и черт не бывал ни разу! Все пройду, никого не коря, Одолею любые тревоги, Только знать бы, что все не зря, Что потом не предашь в дороге. Я могу для тебя отдать Все, что есть у меня и будет. Я могу за тебя принять Горечь злейших на свете судеб. Буду счастьем считать, даря Целый мир тебе ежечасно. Только знать бы, что все не зря, Что люблю тебя не напрасно!

1968

Вечер в Ереване

Осенний вечер спит в листве платана, Огни реклам мигают на бегу, А я в концертном зале Еревана В каком-то жарком, радостном тумане Кидаю душу — за строкой строку. И как же сердцу моему не биться, Когда, вдохнув как бы ветра веков, Я нынче здесь, в заоблачной столице Армении — земли моих отцов. А во втором ряду, я это знаю, Сидит в своей красивой седине Воспетая поэтом Шаганэ, Та самая… реальная… живая… И тут сегодня в зареве огней Вдруг все смешалось: даты, дали, сроки… И я решаюсь: я читаю строки, О нем стихи читаю и о ней. Я написал их двум красивым людям За всплеск души, за песню, за порыв И, ей сейчас все это посвятив, Волнуюсь и не знаю, что и будет?! В битком набитом зале тишина. Лишь чуть звенит за окнами цикада. И вот — обвал! Гудящая волна! И вот огнем душа опалена, И вот уж больше ничего не надо! Да, всюду, всюду чтут учителей! Но тут еще иные счет и мера. И вот букет, размером с клумбу сквера, Под шум и грохот я вручаю ей! А ей, наверно, видится сейчас Батумский берег, чаек трепетанье, Знакомый профиль в предвечерний час Синь моря с васильковой синью глаз, Последнее далекое свиданье. Вот он стоит, простой, русоволосый, К тугому ветру обернув лицо. И вдруг, на палец накрутивши косу, Смеется: «Обручальное кольцо!» Сказал: «Вернусь!» Но рощи облетели, Грустил над морем черноокий взгляд. Стихи, что красоту ее воспели, К ней стаей птиц весною прилетели, Но их хозяин не пришел назад. Нет, тут не хворь и не души остуда. И ничего бы он не позабыл! Да вот ушел в такой предел, откуда Еще никто назад не приходил… Шумит в концертном зале Еревана Прибой улыбок, возгласов и фраз. И, может быть, из дальнего тумана Он как живой ей видится сейчас… Что каждый штрих ей говорит и значит? Грохочет зал, в стекле дробится свет. А женщина стоит и тихо плачет, Прижав к лицу пылающий букет… И в этот миг, как дорогому другу, Не зная сам, впопад иль невпопад, Я за него, за вечную разлуку Его губами ей целую руку — «За все, в чем был и не был виноват»…

Вечер в больнице

Лидии Ивановне Асадовой

Бесшумной черною птицей Кружится ночь за окном. Что же тебе не спится? О чем ты молчишь? О чем? Сонная тишь в палате, В кране вода уснула. Пестренький твой халатик Дремлет на спинке стула. Руки, такие знакомые, Такие, что хоть кричи! — Нынче, почти невесомые, Гладят меня в ночи. Касаюсь тебя, чуть дыша. О господи, как похудела! Уже не осталось тела, Осталась одна душа. А ты еще улыбаешься И в страхе, чтоб я не грустил, Меня же ободрить стараешься, Шепчешь, что поправляешься И чувствуешь массу сил. А я-то ведь знаю, знаю, Сколько тут ни хитри, Что боль, эта гидра злая, Грызет тебя изнутри. Гоню твою боль, заклинаю И каждый твой вздох ловлю. Мама моя святая, Прекрасная, золотая, Я жутко тебя люблю! Дай потеплей укрою Крошечную мою, Поглажу тебя, успокою И песню тебе спою. Вот так же, как чуть устало, При южной огромной луне В детстве моем, бывало, Ты пела когда-то мне… Пусть трижды болезнь упряма, Мы выдержим этот бой. Спи, моя добрая мама, Я здесь, я всегда с тобой. Как в мае все распускается И зреет завязь в цветах, Так жизнь твоя продолжается В прекрасных твоих делах. И будут смеяться дети, И будет гореть звезда, И будешь ты жить на свете И радостно, и всегда!