Стихотворения о любви

Асадов Эдуард Аркадьевич

1984

В звездный час

Как загадочные гномики, Чуть пробил полночный час, Сели сны на подоконники Вдоль всей улицы у нас. Сели чинно и торжественно, Щуря мудрые зрачки, И, раскланявшись, приветственно Приподняли колпачки. Попищали, как комарики, — И конец. Пора за труд! По волшебному фонарику Из карманов достают. Прямо в душу направляется Луч, невидимый для глаз. Сновиденье начинается, То, какое назначается Человеку в этот час. У лучей оттенки разные: Светлый, темный, золотой. Сны веселые и страшные Видят люди в час ночной. Я не знаю, чьим велением Луч мне светит в тишине, Только в каждом сновидении Ты являешься ко мне. И, не споря, не преследуя, Я смотрю в твой строгий взгляд, Будто, сам того не ведая, В чем-то вечно виноват. Хоть вина моя, наверное, Только в том, что все терплю, Что тебя давно и верно я До нелепого люблю! Как легко ты можешь темное Сделать ярким навсегда: Снять лишь трубку телефонную И сквозь даль и мглу бессонную В первый раз мне крикнуть: — Да! В переулок звезды грохнутся Звоном брызнувших монет. Дрогнет сердце, полночь кончится, В окна кинется рассвет. Удирай же, сон загадочный, В реку, в облако, в траву, Ибо в мире самый радостный, Самый песенный

и сказочный — Сон, пришедший наяву!

1964

Древнее свидание

В далекую эру родной земли, Когда наши древние прародители Ходили в нарядах пещерных жителей, То дальше инстинктов они не шли. А мир красотой полыхал такою, Что было немыслимо совместить Дикое варварство с красотою, Кто-то должен был победить. И вот, когда буйствовала весна И в небо взвивалась заря крылатая, К берегу тихо пришла она — Статная, смуглая и косматая. И так клокотала земля вокруг В щебете, в радостной невесомости, Что дева склонилась к воде и вдруг Смутилась собственной обнаженности. Шкуру медвежью с плеча сняла, Кроила, мучилась, примеряла, Тут припустила, там забрала, Надела, взглянула и замерла: Ну, словно бы сразу другою стала! Волосы взбила густой волной, На шею повесила, как игрушку, Большую радужную ракушку И чисто умылась в воде речной. И тут, волосат и могуч, как лев, Парень шагнул из глуши зеленой, Увидел подругу и, онемев, Даже зажмурился, потрясенный. Она же, взглянув на него несмело, Не рявкнула весело в тишине И даже не треснула по спине, А, нежно потупившись, покраснела… Что-то неясное совершалось… Он мозг неподатливый напрягал, Затылок поскребывал и не знал, Что это женственность зарождалась. Но вот в ослепительном озаренье Он быстро вскарабкался на курган, Сорвал золотой, как рассвет, тюльпан И положил на ее колени. И, что-то теряя привычно-злое, Не бросился к ней без тепла сердец, Как сделали б дед его и отец, А мягко погладил ее рукою. Затем, что-то ласковое ворча, Впервые не дик и совсем не груб, Коснулся губами ее плеча И в изумленье раскрытых губ… Она пораженно заволновалась, Заплакала, радостно засмеялась, Прижалась к нему и не знала, смеясь, Что это на свете любовь родилась!

1974

Не горюй

Ты не плачь о том, что брошена, Слезы — это ерунда! Слезы, прошены ль, не прошены, — Лишь соленая вода! Чем сидеть в тоске по маковку, «Повезло — не повезло», Лучше стиснуть сердце накрепко, Всем терзаниям назло! Лучше, выбрав серьги броские, Все оружье ахнуть в бой, Всеми красками-прическами Сделать чудо над собой! Коль нашлась морщинка — вытравить! Нет, так сыщется краса! И такое платье выгрохать, Чтоб качнулись небеса! Будет вечер — обязательно В шум и гомон выходи, Подойди к его приятелям И хоть тресни, а шути! Но не жалко, не потерянно (Воевать так воевать!), А спокойно и уверенно: Все прошло — и наплевать! Пусть он смотрит настороженно. — Все в кино? И я — в кино! — Ты ли брошен, я ли брошена — Даже вспомнить-то смешно! Пусть судьба звенит и крутится, Не робей, не пропадешь! Ну а что потом получится И кому придется мучиться — Вот увидишь и поймешь!

Ее любовь

Артистке цыганского театра «Ромэн» Ольге Кононовой

Ах, как бурен цыганский танец! Бес девчонка: напор, гроза! Зубы — солнце, огонь — румянец И хохочущие глаза! Сыплют туфельки дробь картечи. Серьги, юбки — пожар, каскад! Вдруг застыла… И только плечи В такт мелодии чуть дрожат. Снова вспышка! Улыбки, ленты. Дрогнул занавес и упал. И под шквалом аплодисментов В преисподнюю рухнул зал… Правду молвить: порой не раз Кто-то втайне о ней вздыхал И, не пряча влюбленных глаз, Уходя, про себя шептал: «Эх, и счастлив, наверно, тот, Кто любимой ее зовет, В чьи объятья она из зала Легкой птицею упорхнет». Только видеть бы им, как, одна, В перештопанной шубке своей, Поздней ночью спешит она Вдоль заснеженных фонарей. Только знать бы им, что сейчас Смех не брызжет из черных глаз И что дома совсем не ждет Тот, кто милой ее зовет. Он бы ждал, непременно ждал! Он рванулся б ее обнять, Если б крыльями обладал, Если ветром сумел бы стать. Что с ним? Будет ли встреча снова? Где мерцает его звезда? Все так сложно, все так сурово, Люди просто порой за слово Исчезали бог весть куда. Был январь, и снова январь… И опять январь, и опять… На стене уж седьмой календарь. Пусть хоть семьдесят — ждать и ждать! Ждать и жить! Только жить не просто: Всю работе себя отдать, Горю в пику не вешать носа, В пику горю любить и ждать! Ах, как бурен цыганский танец! Бес цыганка: напор, гроза! Зубы — солнце, огонь — румянец И хохочущие глаза!.. Но свершилось! И мрак суровый Разлетелся! И после зла Все, кто жив, возвратились снова, Правда все же пришла, пришла! Говорят, что любовь цыганок — Только пылкая цепь страстей. Эх вы, злые глаза мещанок, Вам бы так ожидать мужей! Сколько было злых январей… Сколько было календарей… В двадцать три — распростилась с мужем, В сорок — муж возвратился к ней. Снова вспыхнуло счастьем сердце, Не хитрившее никогда. А сединки, коль приглядеться, Так ведь это же ерунда! Ах, как бурен цыганский танец, Бес цыганка: напор, гроза! Зубы — солнце, огонь — румянец И хохочущие глаза! И, наверное, счастлив тот, Кто любимой ее зовет!

Поют цыгане

Как цыгане поют — передать невозможно, Да и есть ли на свете такие слова?! То с надрывной тоскою, темно и тревожно, То с весельем таким, что хоть с плеч голова! Как цыгане поют! Нет, не сыщутся выше Ни душевность, ни боль, ни сердечный накал. Ведь не зря же Толстой перед смертью сказал: — Как мне жаль, что я больше цыган не услышу! За окном полыхает ночная зарница, Ветер ласково треплет бахромки гардин. Жмурясь сотнями глаз, засыпает столица Под стихающий рокот усталых машин… Нынче дом мой как бубен гудит молдаванский: Степь да звезды! Ни крыши, ни пола, ни стен… Кто вы, братцы: друзья из театра «Ромэн» Или просто неведомый табор цыганский? Ваши деды в лихих конокрадах ходили, Ваши бабки, пленяя и «Стрельну» и «Яр» Громом песен, купцов, как цыплят, потрошили И хмелели от тостов влюбленных гусар. Вы иные: без пестрых и скудных пожиток, Без колоды, снующей в проворных руках, Без костров, без кнутов, без коней и кибиток, Вы в нейлоновых кофтах и модных плащах. Вы иные, хоть больше, наверное, внешне. Ведь куда б ни вели вас другие пути, Все равно вам на этой земле многогрешной От гитар и от песен своих не уйти! Струны дрогнули. Звон прокатился и стих… И запела, обнявши меня, точно сына, Щуря глаз, пожилая цыганка Сантина Про старинные дроги и пару гнедых. И еще, и еще!.. Звон гитар нарастает, Все готово взлететь и сорваться в ничто! Песня песню кружит, песня песню сжигает Что мне сделать для вас? Ну скажите мне — что?! Вздрогнув, смолкли веселые струны-бродяги Кто-то тихо ответил, смущенно почти: — Золотой, ты прочти нам стихи о дворняге. Ну о той, что хозяин покинул, прочти! Май над миром гирлянды созвездий развесил. Звон гитар… Дрожь серег… Тополиный дурман… Я читаю стихи, я качаюсь от песен, От хмельных,

обжигающих песен цыган. Ах вы, песни! Ах, други чавалэ-ромалэ! Что такое привычный домашний уют? Все ничто! Все качнулось на миг и пропало, Только звезды, да ночь, да цыгане поют. Небо красное, черное, золотое… Кровь то пышет, то стынет от острой тоски. Что ж вы, черти, творите со мною такое! Вы же сердце мое разорвали в куски! И навек, и навек эту радость храня, Я целую вас всех и волненья не прячу. Ну а слезы… За это простите меня! Я ведь редко, товарищи, плачу…

Серенада весны

Галине Асадовой

Ну вот и снова грянула весна Под птичьи свиристелки и волынки! Мир вновь как на раскрашенной картинке! Средь красок же всех яростней одна. Вернее, две — зеленая и красная: Рассвет-закат, как апельсинный сок — То брызги, то ликующий поток, — И зелень ослепительно-прекрасная! На ней еще ни пыли, ни жучков, Она сияет первозданной свежестью, Немного клейкой и душистой нежностью Под невесомым снегом облаков… Вот кажется: немного разберись, Затем подпрыгни, разметав ладони, И вместе с ветром унесешься ввысь, И мир в сплошной голубизне потонет!.. Еще порыв! Еще один рывок! И ты — в зените… А в тумане где-то В душистой дымке кружится планета И сматывает в огненный клубок Снопы лучей заката и рассвета. Хватай в ладони синеву небес И, погрузив в нее лицо и душу, Прислушивайся, как ласкают уши И горный ветер, и моря, и лес… И это глупость: будто человек Не в силах ощутить величье мира. Лишь тот живет безрадостно и сиро, Кто в скуку будней погружен навек. Ну, а у нас иной состав крови, И мы — иной закваски и устройства, Сердца у нас с тобой такого свойства, Где и в мороз грохочут соловьи! И нам надежда неспроста дана: Давно ли ты осеннею порою Грустила перед завтрашней весною… А вот смотри: уже опять весна! И кто сказал, что молодость прошла? Ведь мы сдаемся, в сущности, формально, Ну, может статься, в чем-то визуально, Но главных сил судьба не отняла! И разве то бодрячество пустое? Об этом глупо даже говорить, Когда мы ухитряемся с тобою В любые стужи праздники творить! А чтоб с годами нам не погружаться В прострацию ни телом, ни душой, Давай с тобой почаще возвращаться В дни наших ярких праздников с тобой! Красива для других ты или нет, Знай: для меня ты все равно красавица! Ведь если в сердце уже столько лет Горит, ни разу не погаснув, свет, То чувства здесь ни на день не состарятся. И вот еще что непременно знай: Тут нет «словес», здесь все на самом деле. И раз вот так я говорю в апреле — То как же нас еще согреет май! У нас сегодня ранняя весна: В полях под солнцем задышали озими. А мы с тобой… Ну разве же мы поздние, Коль, обнявшись, хмелеем допьяна! И столько, хлопотушечка моя, Ты мне дарила счастья, что в награду Я отдаю и сердце не тая, И песнь души. Считай, что это я Пою тебе в восторге серенаду!

3 апреля 1991

Сердечный сонет

Я тебе посвящаю столько стихов, Что вокруг тебя вечно смеется лето. Я тебя вынимаю из всех грехов И сажаю на трон доброты и света. Говорят, что без минусов нет людей. Ну так что ж, это я превосходно знаю! Недостатки я мысленно отсекаю, Оставляя лишь плюсы души твоей. Впрочем, только лишь плюсы души одной? А весь образ, таящий одни блаженства?! Коль творить тебя с радостью и душой — То выходит действительно совершенство. Я, как скульптор, из песен тебя леплю И чем дольше, тем больше тебя люблю!

1993

Не надо кидаться в любые объятья

Не надо кидаться в любые объятья. Любые объятья — как разные платья: Крикливые, скучные или праздные И многие часто не безнаказные. Мужчины не очень боятся стыда. С мужчин все нередко — как с гуся вода, Их только лишь хворь и пугает. О женщине много сложнее речь — Ведь ту, что прошла через множество встреч, Брать в жены ну кто пожелает?! Твердят нам, что нынче пришли времена, Когда можно пить без оглядки до дна Все страсти и все вожделения. Однако при этой раскладке вещей Для всяческих суперлихих страстей Есть веские возражения. Ведь счастье, где бурно поют соловьи, И пошлость, где нет никакой любви, — «Две очень большие разницы!» Ведь тот, кто цинично нырнул на дно, К действительной радости все равно Вовеки не прикасается. Не будем ханжами. И плотская страсть Имеет над нами, конечно, власть, Но кто хочет жить бараном?! Ведь чувственность без настоящих чувств — Это театр, лишенный искусств И ставший вдруг балаганом. А впрочем, погасим излишний пыл. Не всякий на пошлость запрет положит. И тот, кто всю жизнь свою проскользил И верил, что множество раз любил, Понять все равно ничего не сможет.

1996

Банкроты

Любовь сегодня, словно шляпу, скинули. Сердца так редко от восторга бьются. Любовь как будто в угол отодвинули, Над ней теперь едва ли не смеются. Конечно, жизнь от зла не остановится, Но как, увы, со вздохом не признаться, Что дети часто словно производятся, Вот именно, цинично производятся, А не в любви и счастии родятся. Любовь не то чтоб полностью забыли, А как бы новый написали текст. Ее почти спокойно заменили На пьянство, порновидики и секс. Решили, что кайфуют. И вкушают Запретных прежде сексуальных «яств». И, к сожаленью, не подозревают, Что, может быть, отчаянно теряют Редчайшее богатство из богатств. Считают так: свобода есть свобода! Ну чем мы хуже зарубежных стран?! И сыплют дрянь на головы народа, И проститутки лезут на экран. Что ж, там и впрямь когда-то многократно Ныряли в секс, над чувствами смеясь. Потом, очнувшись, кинулись обратно, А мы как будто сами ищем пятна, Берем и лезем откровенно в грязь. И тут нам превосходно помогают Дельцы, чьи души — доллары и ложь, Льют грязь рекой, карманы набивают — Тони в дерьме, родная молодежь! А жертвы все глотают и глотают, Ничем святым давно не зажжены, Глотают и уже не ощущают, Во что они почти превращены. И до чего ж обидно наблюдать Всех этих юных и не юных «лириков», Потасканных и проржавевших циников, Кому любви уже не повстречать. И что их спесь, когда сто раз подряд Они провоют жалобными нотами, Когда себя однажды ощутят Все, все навек спустившими банкротами. Нет, нет, не стыд! Такая вещь, как «стыдно», Ни разу не встречалась в их крови. А будет им до ярости завидно Смотреть на то, как слишком очевидно Другие люди счастливы в любви!

1990

Триединство

Женщины были всегда очень разными: Трудолюбивыми были и праздными, Были красивыми, были дурнушками, Строгими были и попрыгушками. Впрочем, зачем говорить, что были? Скажем точнее: были и есть. Каждая в духе своем и стиле — Бойкость, и скромность, и спесь, и честь. Условно же каждая, без предысторий, Может быть сразу отнесена К одной из трех земных категорий: Любовница, мама детей, жена. По-разному качества проявляются: Вот эта — отличнейшая жена, Как мать же — и в мачехи не годна, А в чадолюбии лишь притворяется. А эта, напротив, жена — не очень, Но в сердце сплошной материнский свет. И счастья дороже ребенка нет, А муж для нее как бы между прочим. Есть третий характер: звонки, мечты, Надеждами, встречами сердце полнится, Улыбки, хмельные слова, цветы, Ни дум, ни забот, ни семьи — любовница… Как славно: с той жить бы, а с той — встречаться! По-своему каждая хороша! Мужчины! Чтоб сердцем на всех не рваться, Пусть мудрою будет у вас душа! Любить, но не просто, а так влюбиться, Чтоб вспыхнула яркой звездой она: Навеки веков, словно Бог в трех лицах, В трех счастьях: любовница, мать, жена!