Стихотворения том 1
Шрифт:
А к явленьям сионизма
Нас коробит до земли!..
Это, видно, норма жизни,
Недоступный нам Берлин…
“””””””””””””
Была война, и примулы горели
За окнами покинутых домов,
И санитар в потрёпаной шинели
Укладывал в повозку мужиков.
Два человека – и вперёд, мышастый,
Стучи копытом в пролежни войны,
Здесь поползёт железо той же масти,
Плюясь огнём в защитников страны!
Ещё повозка и ещё
И снова двое на соломы хруст,
И в тыл, пока не выскочил, как чёртик,
Из клубов пыли танковый Прокруст!..
Была война и прятали кукушки
Своё ку-ку подальше от людей…
Была война, на запад шли теплушки
С портретами любимых из вождей.
Обратно шли усталые составы
Зелёных санитарных поездов,
Перевозя простреленную Славу
В глухое госпитальное гнездо…
Там, где я жил после войны лет десять,
А, может, двадцать – всё равно не срок –
В горушку были свалены у леса
Корсеты гипса, слепки рук и ног.
А мы, десятилетние бродяги,
К обломкам тем ни летом, ни в мороз,
И как был прав художник Верещагин,
Нарисовав войны апофеоз!
“””””””””””””””””
Изготовили мне приворотное зелье.
Я хлебнул, почему же его не хлебнуть?
Заструилась душа золотой канителью,
Предвкушение спазмами стиснуло грудь.
Вот оно, голубое и синее в розовом!
Вот заря, о которой талдычили мне --
Ухмыляется волк, уживается с козами,
Гордо носится конь без упряжных ремней.
Истекали субботы в морозную оторопь,
Я кудряшки терял и не думал о том,
Как суров понедельник, зажатый работою,
Предоставленной с детства мне поводырём.
Все ушли кто куда, этот в стену кремлёвскую, Этот в ржавый суглинок с другим наравне,
Зелье с губ на рубашку последней полоскою,
В голове пустота, как в российской казне.
Так и мучаюсь я до сих пор похмелюгою!
Скоро руки покроет кирпичный пигмент,
А в душе ничего, кроме матерной ругани
В личный адрес: во что же ты верил, студент?
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Жизнь, замызганая сука, ощенилась как-то мною, Не подумав, для чего ей столько разного дерьма, Мучающего планету ежедневным перепоем –
От зачатков пошлой мысли до великого ума.
Сколько фабул, сколько фистул, сколько флибустьеров диких, Сколько Робинзонов Крузо одиночками в меху,
Сколько Цезарей и Брутов, и святых со скорбным ликом, Не скрывавших или скрывших свои склонности к греху!
А вот я, подкидыш сучий, не утопленный с рожденья, Не вникающий в моленья и в чужой
Пью вино, ласкаю женщин и воюю с личной тенью, Затянувшей паутиной мой поношеный портрет!..
А Земля висит в пространстве и посверкивает молча, Эгоцентры миллиардов ей что тень для городьбы --
Так, случайные явленья, отслоения от корчи
Порождений материнских не по прихоти судьбы…
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Друзей теряешь, уходя на взлёт,
Завистники ворота мажут дёгтем,
И даже та, что об руку живёт,
Показывает бархатные когти.
Я понимаю: в чём-то я неправ,
Не тот порыв использую, взлетая
Или шагая в «завтра» из «вчера»
Дорогой, не помеченной крестами.
Ах, чёрт возьми, и тысяча копыт!
Остановиться трудно в полушаге
От цели, что заманчиво манит
Перековаться в лорда из бродяги!
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Надежда у входа в поношенном розовом платье, А Вера за нею с холщовой сумой на загорбье…
Входите, старушки, в разрушенный храм незачатья, Снимите свои отдавившие плечики торбы!
Я рад вас приветствовать, стоя под иконостасом
С мордатыми ликами полубожественных вралей,
Эпоха для них не жалела трагических красок,
Да жаль, что эпоху они до костей ободрали.
А то, что осталось, корёжится в муках неясных, Взрывая могилы, чтоб выкопать снова могилы
Для нас, отживающих и не принявших бесстрастность
Иконоподобных раздевших страну гамадрилов.
Надежда, я Вам презентую рубашку и шарфик –
Одно на заплатки, другое удавкой на шею
Бегущей к престолу новейшей посаднице Марфе, А больше я сам ничего про запас не имею.
Вам, Вера, я простынь могу завещать по наследству –
Четыре угла и четыре дороги открытых –
Любая из них всё равно приведёт к буквоедству, Где своды законов не больше чем пища элиты…
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Глазами влево, мозгами вправо,
По кругу стены моей державы,
Посередине я, болезный,
Не то стеклянный, не то железный.
Как посмотреть, с какой высотки!
Свободный вроде от пят до глотки,
Снаружи твёрдый, по центру хрупкий,
Там, где сердечность стучит в скорлупке.
Я прорезинен, я гуттаперчив,
Утробе властной что жгучий перчик –
Разжуй и выплюнь – я вновь воспряну
Козлом ушастым или бараном!
Такой я живчик, етёна мама,
Живее Ноя, Яфета, Хама,
А то, что болен на сто процентов,
Так это в мире одномоментно!