Стихотворения. Проза
Шрифт:
<1686–1687>
Была у меня тыква-горлянка — не в память о той, что росла когда-то на изгороди Ян Хуэя, 350 и не из семечка, подаренного Хуэйши, 351 а просто так — тыква. Я отдал ее мастеру, чтобы сделал вазу для цветов, однако она оказалась слишком большой и не поддавалась мерке. Сделал я из нее кувшин и хотел держать в нем вино, но очень уж он оказался неприглядным. Как сказал один человек: «В травяной лачуге припасы надобно иметь отменные». Увы, я был чем-то вроде перепелки, «порхающей между кустиками полыни». 352 Вскоре обратился я к старцу Со 353 с просьбой дать тыкве имя. Слова же его я привел выше. 354 Во всех строфах, им присланных, говорится о горах, потому и назвал я тыкву «Четыре горы». Есть там строфа о горе Фаньиншань, на ней жил когда-то старец Ду. и именно о ней упоминает в своем шуточном стихотворении Ли Бо. 355 Старец Со от лица старца Аи превознес мою скудость за ее чистоту. Пустая же, будь, о тыква, вместилищем для всякого мусора. И один горшок, когда он у тебя есть, бывает дороже Тысячи слитков. 356 Гора Тайшань, и та покажется легче, чем он. 357
350
Ян Хуэй — он же Янь Юань, Янь Цзю-ань, ученик Конфуция. В «Лунь юй», гл. «Юн Е», говорится: «Учитель сказал: «О, как мудр Хуэй! Немного пищи и воды, скромное жилище — то, что других повергает в печаль, ему не портит настроения. О как мудр Хуэй!» (буквальный перевод: «Одна плошка еды и одна тыква-горлянка воды») (цит. по: Древнекитайская философия: Собрание текстов в 2 т. М.; Мысль, 1972. Т. 1. С. 152. Пер. В.А. Кривцова). Считается, что у дома Ян Хуэя всегда росли тыквы.
351
Хуэйши — иначе Хуэй-цзы, один из философов-софистов, собеседник Чжуан-цзы (380–305 до н. э.). В «Чжуан-цзы» говорится: «Хуэй-цзы сказал Чжуан-цзы: «Правитель Вэй подарил мне семена большой тыквы. Я посадил их в землю, и у меня выросла тыква весом с пуд. Если налить в нее воду, она треснет под собственной тяжестью. А если разрубить ее и сделать из
352
«Порхающей между кустиками полыни…» — Басё цитирует «Чжуан-цзы»: «И куда он стремится? — усмехнулась перепелка на болоту. — Я подпрыгну, взлечу, а через несколько жэней опущусь. Порхать между кустиками полыни — вот предел полета. Куда же он стремится?» (пер. Л. Д. Позднеевой, см.: Атеисты, материалисты, диалектики Древнего Китая. М.: Наука, 1967. С. 136).
353
Старец Со — поэт и друг Басё, Ямагути Содо (см. примеч. 52). Содо сочинил для тыквы Басё следующую надпись: «Одна тыква тяжелее горы Тайшань. // Смеясь, себя называет горою Цзишань. // Не привыкай голодать вроде тех на горе Шоуяншань. // Здесь гора Фанькэшань». Цзишань — гора, на которой жил в уединении мифический отшельник Сюй Ю (примеч. 30). На горе Шоуяншань голодали два брата Бо И и Шу Ци (см. примеч. 29). Гора Фанькэшань упоминается в стихотворении Ли Бо, адресованном Ду Фу (см. примеч. 350).
354
Слова же его я привел выше… — стихами Содо (см. примеч. 348) Басё обычно предваряет этот отрывок.
355
…о ней упоминает в своем шуточном стихотворении Ли Бо — речь идет о стихотворении китайского поэта Ли Бо (701–762) «Шутя, преподношу моему другу Ду Фу»: «На вершине горы, // Где зеленые высятся ели, // В знойный солнечный день случайно я встретил Ду Фу. // Разрешите спросить: // Почему вы, мой друг, похудели, — // Неужели так трудно // Слагать за строфою строфу?» (пер. А. Гитовича, цит. по: Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. (Серия БВЛ). С. 265).
356
И один горшок, когда он у тебя есть… — цитата из сборника «Хэгуаньцзы» («Перья горного фазана вместо шляпы») периода Чжаньго (IV–III вв. до н. э.): «Потерявшему корабль и один горшок дороже тысячи золотых слитков».
357
Гора Тайшань, и та покажется легче, чем он — цитата из Сыма Цяня: «Смерть или тяжелее горы Тайшань, или легче гусиного пуха».
<1687–1688>
Как-то, затворившись в своей травяной хижине, я предавался безотчетной тоске, и вдруг сложил строфу о гусеницах миномуси. Мой друг, старец Со, расчувствовавшись, предпослал ей стихи и нанизал фразы. 359 Стихи переливаются парчой, фразы катятся, словно драгоценные камни. Прочтя со вниманием, ощутишь, что по мастерству стихи его сродни «Лисао», 360 есть к тому же в них новизна Су Ши 361 и неповторимость Хуана. 362 В начале превозносит он сыновнюю почтительность Шуня 363 и Цзэн Шэня 364 — призывая людей следовать их примеру. Далее сочувствует бесполезности и беспомощности миномуси, 365 призывая еще раз всмотреться в сердцевину Южного цветка. 366 В конце же, говоря о ветрености жемчужниц-тамамуси, предостерегает от любострастия. 367 Кто, как не этот старец, познал душу миномуси? Сказано: «Если посмотришь успокоенным взглядом, увидишь — любой вещи присуще то, на что она способна». 368 Именно благодаря старцу Со уразумел я смысл этих слов. Многие из тех, кто издавна балуется кистью, увлекаются цветами в ущерб плодам или наоборот — любя плоды, забывают об изяществе внешней оболочки. Читая же написанное старцем, и цветами налюбуешься сполна, и вкусом плодов насладишься. Есть один человек, его зовут Теко. 369 Прослышав о том, он запечатлел все на бумаге. Истинно, краски его легки и прозрачны, чувства — насыщенно-глубоки. Если вглядеться, сосредоточив мысли, гусеницы будто зашевелятся тихонько, покажется вдруг — вот сейчас упадет желтый листок… Прислушаешься, ухо насторожив: различишь голоса гусениц, шелест прохладного осеннего ветра… Обрести покой в тишине скромной хижины, удостоиться благосклонного внимания этих двух людей — пожалуй, и мне повезло не меньше, чем этим славным гусеницам.
358
«Послесловие к «Размышлениям о гусеницах миномуси» — было написано Басё к тексту Содо. Этот текст был написан по случаю посещения хижины Басё, от которого Содо получил следующее трехстишие: «Заходи // Голоса миномуси послушать // В лачугу из трав».
359
…предпослал им стихи и нанизал фразы — текст Содо состоял из написанного по-китайски стихотворения и написанного по-японски небольшого эссе, восхваляющего гусениц-миномуси. В китайском стихотворении говорится: «О миномуси, миномуси! // Ниспадая, попадают в окно. // Одна нить пресекает желанья, // Крошечное сердечко с огромным пространством едино. // Форма похожа на маленький домик. // Мастерства паука лишенные, // Сладкой белой росой услаждаются, тело свое украшают зеленым мхом. // Капли дождя к ним проникнуть не могут, // Качаются-колеблются под порывами ветpa. // Их не клюют вороны и дятлы, // Детям запрещено собирать их. // Небо оберегает их уединение. // Я, жалея, величаю их старцем. // Они покидают нас, снимая плащи-мино, // И кто знает, каков их конец?»
360
«Лисао» — поэма великого китайского поэта Цюй Юаня (340–278 до н. э.). См. рус. пер.: Цюй Юань. Стихи. М.: Гослитиздат, 1954. С. 29.
361
Су Ши — см. примеч. 68.
362
Хуан — Хуан Шаньгу, см. примеч. 68.
363
Шунь — легендарный китайский император (2257–2208 до н. э.), образец сыновней почтительности (был крайне почтителен по отношению к своему необычайно жестокому отцу Гусоу). В японской части текста Содо говорится: «Гусеницы-миномуси, гусеницы-миномуси! Тронут слабостью ваших голосов. Так робко звенеть — те-те — не образец ли это сыновней почтительности? Кто-то сказал мне, что вы — дети злых демонов. Но, скорее всего, это злая клевета. Впрочем, даже если это и так, ведь мы знаем о Шуне, отцом которого был Гусоу. Уж не Шунь ли эта гусеница среди насекомых?»
364
Цзэн Шэнь (Цзы Юй, V в. до н. э.) — один из любимых учеников Конфуция, ему приписывают авторство книги «Великое учение» («Дасюэ») и «Книги о сыновней почтительности» («Сяоцзин»). Однако его имя в тексте Содо (во всяком случае в том его варианте, который дошел до наших дней), не упоминается.
365
Далее сочувствует бесполезности и беспомощности… — у Содо: «О, миномуси, гусеницы-миномуси, растроган вашей беспомощностью, слабостью ваших голосов. Сосновые сверчки «мацумуси» имеют прекрасные голоса, оттого их ловят и сажают в корзинки, откуда они оплакивают цветы и луга; шелкопряд, выплевывающий нити, убиваем за это руками презренных людей, и только гусеницы-миномуси ни к чему не пригодны, и меня трогает их безмятежность».
366
Южный цветок — имеется в виду китайский философ Чжуан-цзы (ок. 369–286 до н. э.) Ср. со следующим отрывком из «Чжуан-цзы»: «Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка, счастливая бабочка, которая радуется, что достигла исполнения желаний и которая не знает, что она Чжуан Чжоу. А ведь между Чжуан Чжоу и бабочкой, несомненно, существует различие. Это называется превращением вещей» (цит. по: Древнекитайская философия: Т. 1. С. 261). См. также примеч. 312.
367
…предостерегает от любострастия — в тексте Содо говорится: «Миномуси, о миномуси, из-за жемчужниц «тамамуси» увлажнятся ваши рукава…» В сборнике старинных сказаний «Ото- гидзоси» есть новелла «Тамамусидзоси», в которой рассказывается о том, как многие насекомые посылали любовные послания гусенице Тамамуси- химэ, письмо же от гусеницы Миномуси было потеряно и не прочитано.
368
«…любой вещи присуще то…» — эта фраза принадлежит китайскому философу и ученому Чэн Миндао (или Чэн Хао, 1032–1085), одному из братьев Чэн, основоположников сунского неоконфуцианства. В одном из сочинений Чэн Миндао, в частности, говорится: «Любой вещи изначально присуще то, на что она способна».
369
Теко — псевдоним художника Ханабуса Итте (1652–1724).
<1687>
Один человек, 371 покинув старое жилище свое, некоторое время бродил по полям и лугам. Слуга же его тем временем, утруждая тело свое и душу доводя до изнеможения, добывал дрова и воду, тут он соперничал в усердии со слугой Адуанем из племени ляо, 372 следовал примерно слуги-инородца Тао Каня. 373 Истинно, правильность пути не определяется принадлежностью человека, а суть вещи не в ее внешнем обличье. Говорят же, что и среди низших по званию есть люди высокой мудрости. Поддерживай же и впредь крепость своего каменного сердца и железных кишок. 374 Впрочем, и хозяину не должно забывать о добродетели.
370
Гонсити — слуга поэта Цубои Тококу (см. примеч. 50).
371
Один человек — имеется в виду Цубои Тококу.
372
Адуань из племени ляо — у китайского поэта Ду Фу есть стихотворение «Моему слуге Адуаню из племени ляо», в котором воспеваются добродетели слуги, который в пору страшной засухи отправился в горы, чтобы принести воды для своего изнемогающего от жажды господина. См. рус. пер.: Ду Фу. Стихотворения / Пер. А. Гитовича. С. 173.
373
Тао Кань — министр, живший в Китае во времена династии Щзинь (265–420), имел много слуг-инородцев, один из которых отличался необыкновенной преданностью, выполняя самые трудные поручения хозяина. См. в вышеуказанном (примеч. 396) стихотворении Ду Фу: «И я вспомнил // О верном слуге Тао Каня, // Чья история Вам, вероятно, знакома».
374
…крепость своего каменного сердца и железных кишок… — каменное сердце и железные кишки — символ непоколебимой стойкости.
Благопожелательное:
Грядущее славь. Слива цветет в душе И в зимнюю стужу.<1687>
В Пятом году Дзёкё, 375 в конце месяца Кисараги 376 я отправился в Исэ. На эту священную землю ступаю уже в пятый раз. С каждым новым годом, который ложится мне на плечи, я все сильнее ощущаю ее внушающее трепет величие и святость, на этот же раз, увидев место, где когда-то пролил слезы благоговения Сайгё, 377 я настолько умилился сердцем, что расстелил веер и, припав лицом к земле… 378
375
Пятый
376
Кисараги — второй месяц по лунному календарю.
377
…где когда-то пролил слезы… — Басё имеет в виду следующее стихотворение Сайгё: «Кто здесь в этом храме // Теперь пребывать изволит, // Не ведаю я. // Но слезы благоговения // Невольно струятся из глаз».
378
…расстелил веер… — буддийским монахам, а Басё обычно путешествовал в монашеском облаченье, запрещалось входить в пределы синтоистского святилища, для того же, чтобы и они могли поклониться синтоистским богам, им отводили специальное место вне святилища.
<1688>
В провинции Мино, на берегу реки Нагара, стоит высокий дом. Хозяина его зовут Касима. Позади высятся горы Инаба, на западе — не близко и не далеко — громоздятся разновысокие вершины. Сельский храм прячется в зарослях криптомерий, разбросанные вдоль берега людские жилища окружены густо зеленеющим бамбуком. Повсюду растянуты ткани для отбеливания, справа качается на волнах паром. Местные жители во множестве снуют по дорогам, рыбачьи хижины теснятся крыша к крыше, рыбаки тянут сети, забрасывают удилища, — все это словно нарочно производится для того, чтобы развлечь взоры обитателей дома. Бывает, забываешь даже о бесконечности летнего дня, когда же наконец заходит солнце, и свет его уступает место сиянию луны, а на речных волнах — совсем близко от дома — начинают мерцать огоньки рыбаков и прямо под балюстрадой появляются ловцы с бакланами — как не насладиться столь редкостным зрелищем. Кажется, в одном дуновении прохладного ветерка заключена прелесть всех восьми достопримечательностей рек Сяо и Сян 380 и десяти пейзажей озера Сиху. 381 Так что, если бы мне пришлось давать этому дому имя, я предпочел бы назвать его Терем Десяти и Восьми — Дзюхатиро.
379
«Что за цветы…» — трехстишие Басё связано со стихотворением Сайгё, см. примеч. 372.
380
Реки Сяо и Сян — известные своей красотой и воспетые в китайской поэзии реки в Китае, впадают в озеро Дунтинху. Восемь достопримечательностей рек Сяо и Сян: вечерний дождь, гуси, опустившиеся на песчаную отмель, лодка под парусом, плывущая издалека к берегу, буря в горах, снег в темнеющем небе над рекой, осенняя луна, видная из грота в саду, вечерний колокол в храме, заходящее солнце над рыбачьим селеньем.
381
«Десять пейзажей озера Сиху» — цветы и рыбы, ивы над волнами и соловей, луна на озерной глади, вечерний свет над горной вершиной, ветер над храмом, вечерний колокол, облака над двойными вершинами, весенний рассвет, луна в трех протоках, снег на сломанном мосту.
<1688>
А еще, воодушевленный рассказами о Сирара и Фукиагэ, 382 весь год постоянно мечтал о том, как бы полюбоваться луной над горою Брошенной старухи — Обасутэ, 383 и в конце концов на одиннадцатый день восьмой луны покинул провинцию Мино, поскольку же дорога предстояла неблизкая, да и дней оставалось немного, 384 то выходил в путь затемно, на закате же преклонял голову на изголовье из диких трав. Как и намечено было, достиг деревни Сарасина в ту самую ночь. 385 Гора находится на одно ри к югу от селения Явата, отроги ее тянутся на юго-запад, она не поражает взор неприступно высокими вершинами и островерхими скалами, но при взгляде на нее безотчетная печаль пронзает душу. Я понял, почему об этом месте говорят: «сердцу здесь не обрести покоя…», 386 и мною овладела неизъяснимая тоска. «И зачем надо было бросать стариков?» — подумал я, и по щекам моим покатились слезы…
382
Сирара и Фукиагэ — места в провинции Кии, где издавно было принято любоваться луной.
383
…над горою Брошенной старухи — Обасутэ… — имеется в виду гора в провинции Нагано, место любования луной. Существует легенда о том, что некий мужчина из селения Сарасина, вняв наветам жены, обманом заманил в горы и оставил там свою престарелую тетку, заменявшую ему мать. Когда он шел обратно, над горою взошла луна и, увидев ее, он раскаялся и вернулся за старухой. (См.: Ямато-моногатари / Пер. Л. М. Ермаковой. М.: Наука, 1982. С. 174.) Поэтому гора и называется Обасутэ — гора Брошенной старухи.
384
…дней оставалось немного… — т. е. дней до осеннего полнолуния — 15-й ночи 8-й луны.
385
…достиг деревни Сарасина в ту самую ночь — т. е. в ночь полнолуния.
386
…«сердцу здесь не обрести покоя…» — Ср. со стихотворением Неизвестного автора из «Кокинсю» (№ 878): «Сердце никак // Обрести покоя не может, // Когда я смотрю // На луну, что сияет в Сарасина, // Над горой, где бросали старух» (пер. Т. Соколовой-Делюсиной).
<1688>
Сердце еще не успело «обрести покоя» 387 с тех пор, как любовался срединной осенней луной 388 у горы Обасутэ в селенье Сарасина, навевающие печаль очертания торных склонов все еще стоят перед глазами, а тем временем приблизилась Тринадцатая ночь Долгой луны. Кажется, это император Уда впервые предписал славить луну этой ночи и назвал ее «поздней» или «второй» луной. Но особую изысканность сумели сообщить ей, пожалуй, ученые и поэты. И вот я решил, что отрешившимся от мира празднолюбцам не годится пренебрегать этой луной, а поскольку к тому же еще не изгладились из памяти впечатления страннической жизни с ее блужданиями по горным тропам и ночлегами на ложе из трав, 389 я пригласил друзей, постучал по тыкве-горлянке, в которой держал вино: «не пуста ли?», достал горные каштаны, которыми гордился так, как если бы они были из долины Белой вороны — Байягу. 390 На стену хижины в качестве особого угощения повесил свиток с китайской песней почтенного Дзедзана 391 : «Круг не полон еще, двух частей не хватает ему», который со словами: «Трудно лучше выразить прелесть этой ночи» — преподнес мне сосед, старец Со. 392 Один из гостей-сумасбродов начал декламировать стихи о Сирара и Фукиагэ, 393 это добавило луне великолепия, словом, трудно представить себе ночь более прекрасную.
387
Сердце еще не успело «обрести покоя»… — см. примеч. 381.
388
…срединной осенней луной… — имеется в виду луна 15-й ночи 8-й луны.
389
…еще не изгладились из памяти впечатления страннической жизни… — см. «Путешествие в Сарасина».
390
…гордился, как если бы они были из долины Белой вороны — Байягу — образ из стихотворения Ду Фу. Байягу — место в Китае, которое славится своими каштанами.
391
Дзедзан — Исикава Дзедзан (1583–1672), известный поэт, писавший китайские стихи-ши и каллиграф.
392
Старец Со — имеется в виду Ямагути Содо (см примеч. 52).
393
«Стихи о Сирара и Фукиагэ» — нечто вроде баллад, построенных на разных эпизодах «Повести о доме Тайра». Эти баллады пелись обычно под аккомпанемент лютни-бива.
<около 1688>
Дзюдзо из Овари называет себя Эцудзином. 394 Очевидно потому, что родом он из земли Эцу. Нуждаясь в просе, рисе и хворосте, он выбрал «уединение среди городской суеты» 395 : два дня служит, два праздничает, три служит, три праздничает. Он любит хорошее вино, а когда, захмелев, приходит в благодушное расположение духа, начинает петь «Хэйкэ». 396 Таков мой друг.
394
Эцудзин — см. примеч. 71.
395
…выбрал «уединение среди городской суеты»… — цитата из китайского поэта Ван Канцзюя: «Великий отшельник и в городе найдет уединение».
396
…начинает петь «Хэйкэ» — т. е. баллады на сюжеты «Повести о доме Тайра».
<1688>
Стоит подумать: «Где, в какой стороне, застава Сиракава?» 398 — и в душу повеет осенним ветром, однако ныне передо мной — зеленые поля, среди которых кое-где румянится пшеница, тут же крестьяне, в поте лица взращивающие каждое зернышко, и нет вокруг ничего достойного взора — ни прелестей весны или осени, ни луны, ни снега, — самый заурядный пейзаж четвертой луны, и хоть бы один из сотни прекрасных видов! Остается лишь, умолкнув, отбросить кисть…
397
«Снег, которым вдвоем…» — зимой прошлого года Басё вместе с Эцудзином навестил Тококу в Ирагоеаки (см.: «Записки из дорожного сундучка»).
398
«Где, в какой стороне застава Сиракава?» — см. примеч. 124.
<1688>
Бродя по северным землям, 399 однажды заночевал в провинции Этиго в местечке Идзумодзаки. Вот и небезызвестный остров Садо — лежит в море за лазурными волнами в восемнадцати ри от берега, простираясь с востока на запад на тридцать пять ри. Виден он весь ясно, как на ладони, вплоть до самых неприступных утесов на горных вершинах, вплоть до самых дальних уголков в ущельях. На острове этом добывается много золота, он служит сокровищницей для всего мира, так что место это поистине замечательное, однако, поскольку издавна ссылались туда самые опасные преступники и государевы враги, слава за ним закрепилась недобрая, что, право же, достойно сожаления — с этой мыслью я распахнул окно в надежде дать себе роздых после изнурительного пути и увидел, что солнце уже опустилось в море, и окрестности озарены тусклым лунным светом, посередине неба раскинулся Млечный Путь, сияют яркие звезды, со стороны моря время от времени доносился плеск волн. Грудь стеснилась безотчетной тоской, сердце готово было разорваться, я никак не мог обрести покоя на своем ложе из трав, темные рукава моего платья неизвестно отчего стали так мокры, что хоть выжимай.
399
Северные земли (Хокурокудо) — общее название для ряда провинций в северной части Японии: остров Садо, Этиго, Эттю, Ното, Kaга, Этидзэн и Вакаса.