Стихотворения

Зилов Лев Николаевич

XXV.

О, маринад! Петра он встретил снова.- Из грязных чайных с тухлой колбасой, С яйцом каленым; из окон пустого Заброшенного дома, где доской Забиты были сорванные рамы; Из предводительского сада, где в кустах Горел стеклянный шар, где тосковали дамы С бумажным веером в провисших гамаках; Из нового трактира, где стучали Билльярдные шары, где из окон кричали Извозчику, стоявшему внизу, Где доктор Иванов пел и пускал слезу;

XXVI.

С

терраски домика, где жил исправник Гнипов И где внимательно играли в преферанс; Из садика, где исполины-липы Столетние, где старенький пасьянс «Наполеонову могилу» разложила Старушка крошечная, где на вензеля Цветов из гидропульта лил Данила Щипящий дождь, где сонно тополя Душистою листвою трепетали… За каждою сторою, как часовые встали, За каждым профилем, как сумрачный двойник — Тавро не-жизни, тлена скудный лик!

XXVII.

«Могильщики глубоких, светлых, далей, Влекущих, сладких, таинств бытия, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXVIII.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сизифы алчные, они воздвигли глыбы, И грохот глыб их оглушил вовек. Окровавленные плетьми и батогами, Довольствуясь захватанным куском, Они переплелись с врагами и богами Уродливым раздавленным клубком. И задыхаются от пресыщенья днями, Окутанными гарью и тенями Их мелких зол, расчетов и страстей… И человек вовеки раб людей.

XXIX.

Нет божества, и нет любви у человека, И жизни нет! Гомункул тесных колб, Он вытравлен и вылущен от века, И как святой Семен, посажен в столп. Натаскан лицемерью, лицедейству И догматам мудрейших мудрецов — По шахматной доске он движется к злодейству И высчитан порыв на косточках счетов! Его по правилам и женят и повесят, И жизнь в опаре под гербом замесят, И даже падаль жалкую его Оформят, не забывши ничего!

XXX.

И Кадя слушала Петра, раскрыв широко Испуганные светлые глаза. «Такой ты добрый, Петр, а сердце так жестоко! Как будто вечно в нем насуплена гроза… Со мной ты рад веснe, цветам и счастью, И счастью знать, что мы кого-то ждем; Но кроется во всем какое-то бесстрастье, Какая-то мечта, Бог ведает, о чем… И часто для тебя я становлюсь чужою, И часто кажется, что ты идешь межою, И если бы на ней случайно встала я, Рассеянно

бы ты прошел через меня.»

XXXI.

«Ты не живой тогда, ты только обещанье Такого же, как ты, которого я жду. Когда ты далеко, так тихо ожиданье, Тогда ты весь живой — хожу, ищу в саду Твоих следов, иду по ним, скучаю И слушаю твои далекие шаги… Ты — мой, ты — мой совсем, когда тебя встречаю, Но — ты пришел, и мы уже далеки. И только наклонясь к твоим рукам, не зная Лица и глаз, могу еще, мечтая, Поверить, что ты здесь, что рядом это — ты… И рук твоих я так люблю черты!»

XXXII.

«Я верю: вот придет, кого мы ждем, вот — будет Нас больше, и тогда, и, может быть, тогда Мой Петр полюбит нас совсем и не забудет, Нет, не забудет больше никогда! И так мне радостно, когда он там пихает Головкой кругленькой… Опять вчера во сне Я видела его: ножонками сбивает Пеленку и рассказывает мне О чем-то ручками. Петр, правда? Он со мною? Он весь, как ты? Не сказка, нет? Я стою, И мне позволит Бог, суровый, страшный Бог, Чтоб мальчик у меня родиться мог?

XXXIII.

„Нет — ты не слушаешь! Ты стал опять далеким, Ты стал опять чужим!“ И — замолчала. Петр Вздохнул… Слов не было, и знал, что был жестоким Без слов… Перед правленьем делал смотр Досужий надзиратель подчиненным - Пихал в живот их шашкой, разносил. На них глядели с любопытством сонным Прислуга с ведрами, официант Кирилл С манишкой грязной. Набралось мальчишек, Стащили у Кирилла из-под мышек Салфетку и давай бежать, но — в тот же миг Какой-то парень ражий их настиг.

XXXIV.

Входили через низкую калитку Во двор, заросший темною травой, Потом к себе… И с белых стен открытки Глядели серенькой приветливой толпой. И, дверь прикрыв, тихонько обнимались, Потом садились рядом на постель, И у Петра глаза смущенно улыбались… Неслышно мальчик им играл на флейте трель — Он был на тюлевой прозрачной занавеске, Стоял на розах, был одет по-чешски И воздух воли колыхал его, И солнце на стену откинуло всего.

Глава вторая

I.

Всю ночь от солнца голубели сторы, Всю ночь к востоку плыл не гаснувший закат. Кострами мутными дымились в балках горы, И странен был без туч глухих громов раскат. Болтами тяжкими, огромными замками Угрюмо были заперты ряды, И длинной цепью, спутанной комками, По сходням дико грохотали псы. Стучали сторожа, неспешными шагами Ходили по мосткам и путались ногами В подолах, на плечи надетых, армяков… Собор и каланча сверяли звон часов.