Стихотворения

Зилов Лев Николаевич

VII.

Подросток-девушка со старой девой близки: Сантиментальны oбe до конца, У них обеих реверансы низки, У них обеих сувениров тьма. И кто смешней из них, кто жалче, трудно Решить, но будущее знает наперед, Что ждет его со старой девой нудно, Что с девушкой его красиво ждет. Еще день-два: весна благоухает Цветами нежными, ветвями помовает, А осень, как вода лесного родника, Прозрачно

стынет, холодно звонка.

VIII.

И Петр нашел в кустах свою могилу, Прильнул с зажженной спичкой — да, она: Обломанные свиснули перила, И столбик-аналой святые письмена: «Блаженни страждущие» скрыл под паутиной И листьями… И, жутко наступив На бугорок под старою рябиной, Петр вспоминал двойной, далекий миф. И, новый Агасфер, поник под ношей горькой Забытых лет и вглядывался зорко В страданье каждое в клубке сплетенных дней И не нашел ужасней и темней.

IX.

Там — в прошлом — не было страданий затаенных, Там было вынесено на поверхность все, И, буднями глухими оскверненных, Несложных мук тупилось ocтpиe. Пикет да водка, да чубук тяжелый, Да два-три собутыльника, халат И Лютня между ног, и череп голый В скуфейкe… Все вошло, все стиснулось в уклад! И хоть он сам был чужд в душe укладу И мать, потом жена, кричали «Нет с ним сладу!» И нигилистом был он окрещен — Однако был и он, как все, порабощен.

X.

Порабощен, по крайней мере, с виду, И если он небрежно разбивал Под ахи родственников нужную Киприду, Подарок князя Т., и если пышный бал Он разгонял суровым сквернословьем И карманьолу, вместо гимна, пел, И вольнодумствовал — он был прикрыт сословьем, И сам князь Т. все потушить умел. И было так, как будто карманьола И сквернословие приправой были, школой Российского дворянства, потому Что прикрывали и насилие и тьму.

XI.

Когда бы Петр учился не в приюте, В иной среде, с учителем иным, Иной наукe и житейской сути - Отечества б он понял сладкий дым. И бунт его оставил бы Киприду Сиять слепым, склонившимся лицом, Презренье претворилось бы в обиду, И широко взглянул бы он кругом, Подальше предводителя и бредней О том, о сем, и был бы не последним И смелостью и пламенным умом За волю и за родину бойцом.

XII.

Но думал Петр о той, которая любила, Но думал Петр о

близком, о другом, И палкой рыл склонясь свою могилу, Себя стараясь вспомнить стариком, Любившим маленькую, нежную Людмилу - Последнего ребенка… Как она Его по садику заботливо водила, Про каждую букашку и зверка Разсказывала, тихо улыбаясь, И переспрашивал ее он увлекаясь, И перед смертью девочка ему Снимала с глаз слепую пелену.

XIII.

И он уж чувствовал, как близко дуновенье Неведомых, сияющих миров, И с сердца ржавые спадали тихо звенья, Как в сказке у Iohann'a, и, суров, Он часто плакал в старом кабинете, И слезы поскорей смущенно вытирал, Когда на гулком, радостном паркете Знакомую походку различал… Она в последний день до утра просидела, И у нее на ручке холодела Его морщинистая желтая рука… Она ему закрыла и глаза.

XIV.

И вот она теперь здесь, под травою, рядом, А он над ней… О, ноша долгих лет, Не взятая под спуд бесовским адом! Тебе, мертвец, успокоенья нет! Не потому ль не заросла доныне Могила старая, не потому ль на ней Еще лежит комками липко глина, И дерн не врос болячками корней? И бросила луна свой острый луч, и мальчик Вскочил на дерн, и загрозился пальчик: — Ты ошибаешься, мой крестник! Константин — Твой внук, твоей могилы властелин!

XV.

«Но — захоти — и я его подвину, И тотчас будет место для тебя, И ляжете вы с Костенькой по чину — Под аналойчик ты, а он согнет себя В твоих ногах. И будет вам не скучно — Какой-нибудь забавный анекдот Расскажете друг другу… Все что нужно! И Chemin de fer вас ночью развлечет, Потом потузите друг друга, проигравшись, Хвать — ночь прошла, а день, едва начавшись, Мелькнет еще быстрей, здесь ведь всегда народ… Да, впрочем, сам узнал из года в год.»

XVI.

«Постой, куда? Еще, мертвец, два слова!…» Знакомый бриллиант блеснул в луне, И мальчик подбежал, и лунный отблеск снова Запутался в искомканной травe. «Вот — камень твой! Тебы он пригодится, Он — смерть твоя, он — даст тебe покой, Когда в скитаньях тело утомится, Когда устав взыскуешь ты другой Обители, подальше от тревоги… Разбей его о камень при дороге, И я тебя заботливо снесу На кладбище и в гробик положу».