Стихотворения

Зилов Лев Николаевич

XVII.

«Не хочешь? Не раскаяться бы, крестник! Шесть лет прошло, и первых лучших лет! И что из них ты вымучил, кудесник, И где — в людских тропах твой четкий след? Где, Петр, твоя возлюбленная? Раем Ее, должно быть, ты счастливо окружил, А сам ушел, желанием сгорая, Втереть в тот рай других, которым станешь мил? Тебе ужасно нравятся, должно быть, Селений райских варево и копоть, Что ты бежишь,

ее оставив там, Делить восторг с помойкой пополам?»

XVIII.

«А ты, сам ты? Чего ты ищешь? Донца!… Земля, из края в край, населена людьми И обтекается одним и тем же солнцем, И омывается водой одной бадьи! Ты дно давно достал, внимательные руки Вонзив до отвращения глубоко, И в собственный ноющие муки, И в души тех, кому не повезло, И в души тех, кто буднями пресыщен, Кто пошлостью и гнусностью насыщен… И где же те, кого алкаешь ты! Они ведь здесь, они ведь — мертвецы!

XIX.

«Уходишь по измызганной дороге И хочешь неизмызганной души! Что ж, шествуй, если не устанут ноги, И ладаном своим свой темный путь души! Нам — все равно: залог у нас в кармане, И если взвоют черти по тебе — Их дело, думали б, как следует, заране И о тебе и о твоей судьбе! Прощай и помни лунную загадку — Меня и бриллиант, и заведи тетрадку, И заноси в тетрадку по графам Все донца, приближающие к дням!»

XX.

Исчез в траве… И зашумели сосны, Печальные в тоскливом сентябре: «Уходим ждать сверкающие весны В мятель зимы, в морозном серебре… Печально с нужною подругой расставанье - С листвой: она летит, она уже мертва, И голых веток жуткое киванье, Грустя безмолвно, слушает трава. Придет весна, и листья будут прахом, Ударит солнце животворным взмахом Багрового широкого луча, И только мы откликнемся: „Пора!“»

XXI.

«Но листьев тлен к нетленному подножью Приникнет для питания корней, И загорятся вновь по бездорожью Извилины уверенных путей. Прощай, на отдых белый мы уходим, Но и в снегу и под корою льда Тебя, шумя задумчиво, проводим И будем ждать, когда придешь сюда… Расскажем по весне вздыхающим березам, Куда унес к ним падавшие слезы, И что не позабудешь никогда Весной под ними вмятого следа».

Глава третья

I.

Русь темная!… Бывают на закатте Виденья

странные. Я помню: шел в лесу И заблудился, кажется… В раскате Лесного шума слушал я одну Томительную песенку — скрипела Осина старая: покорно, без конца, И стон свой дотянуть, опомнившись, не смела, И выпрямлялась, старчески дрожа, Но снова наклонялась и стонала, Как будто безучастно и устало Разсказывала горе давних лет, Ему ж сочувствия не надобно и нет.

II.

Скакали векши маленькие, дятлы, Трещали пестрые и ржавые дрозды; Рябин взъерошенных свисали низко патлы; Как будто из земли, прищуренно грибы Выглядывали сквозь гнилые листья; Лишайная, болотная земля, По ней вьюна раскиданные кисти, Кукушкин лен и корневищ змея… Сырые сумерки, как в мертвенном подвале; Березки в паутине, как в вуали — Еще подростки тонкие, но мох К их желтеньким стволам уже присох.

III.

Я долго шел, и линолеум темный Облипшей листьями тоскующей земли Казался мнe тропой обманчиво-укромной К дороге там, на просеке — вдали; Но отклонял поникшие, как руки, Больные ветви, обходил кусты И различал уже дороги близкой звуки - Но снова лес, скрипят-поют стволы… И вдруг — обрыв, вдруг — заредели ели, И капли на ветвях заискрившись зардели, И радостно сбежал я на откос, Гдe папоротник на красных срывах рос.

IV.

Горел меж двух холмов, над балкою глубокой, Великолепно-пламенный закат, Как будто глетчер огненно-широкий — Мгновенье — превратится в водопад И хлынет в балке огненною лавой, И врежет буйно грани берегов, И ляжет розовыми гребнями кроваво, Вдали и черен и суров… И церковки над тихими холмами, С пролетами и в них колоколами, Уж темной кровью жутко налились И поплыли в огне в мечтательную высь.

V.

А в балке овцы блеяли, коровы Звенели бубенцами, и пастух Грустил жалейкой. Сумраком лиловым Тянулся вечер; вздрогнул и потух Осокорь; переплескивалась тени Все гуще, медленней; уж сошники плугов Не различались; быстрые ступени Охватывала мгла размахами кругов, И только церкви все еще сквозились Кровавым светом, все еще не слились С тускневшим теменем остынувших холмов, И пел в них реющих канон колоколов.