Стивен Эриксон Падение Света

Киницик Карбарн

– И что же это за ложь такая?
– спросил Хоральт.

– Ну, что работа солдата избавляет нас от вины в убийствах. Ты задумывался, дорогой брат, что лежит в сердцах легионеров, требующих "правосудия?"

– Алчность.

Ее брови снова взлетели. Поворот колышка, удар по струнам - и звук еще более дисгармоничный.
– Кастелян?

Рансепт пожал плечами: - Как сказал ваш брат. Земли, богатства.

– Компенсация за их жертвы, да?

Мужчины разом кивнули.

– Но... о каких жертвах они ведут речь?

Хоральт вскинул руки: -

Ну, о тех, что они принесли!

– То есть?

Брат скривился.

– Кастелян?

Рансепт потер бесформенный нос, ощутил влагу на пальцах и потянулся за платком.
– Сражения. Убийства. Павшие товарищи.

– Тогда нужно спросить, полагаю я: какую компенсацию цивилизованное государство даст тем, что убивали ради него?

– Они делали это не просто так, - возразил Хоральт.
– Они спасли жизни любимых, невинных и беззащитных. Стояли между беспомощными и теми, кто хотел причинить им вред.

– И эти поступки требуют компенсации? Скажу яснее: разве не этого ожидают от любого взрослого? Разве мы описываем не свойства, роднящие нас с любыми зверями и тварями мира? Неужели медведица не станет защищать свой выводок? Неужели муравей-солдат не умрет на защите гнезда и царицы?

– Из твоих же слов, сестра, следует естественность войны.

– Давно ли ты видел тысячи рабочих муравьев, принимающих парад муравьев-солдат? Давно ли царица показывалась из муравейника, чтобы навешать медали на храбрых воинов?

– Ты снова, - указал на нее пальцем Хоральт, - загоняешь себя в ловушку. Некоторые рождены слабыми и беззащитными, а другие рождены солдатами. Каждый находит свое место в обществе.

Она улыбнулась.
– Рабочие и солдаты. Королевы и короли. Боги и богини, созерцающие превосходно организованное творение. Рабочие порабощены, но и солдаты тоже порабощены задачей защиты и убийства. Беспомощные обречены на беспомощность. Невинные прокляты вечной наивностью...

– А дети? Неужели не защищать их?

– Ах да, детишки, они должны вырасти и стать новыми рабами и солдатами.

– Похоже, твои же доводы завели тебя в кошмар, любезная.

Она вновь ударила струны, заставляя Рансепта моргать.
– Язык удерживает нас на месте. И, когда нужно, ставит нас на место. Проследим вопрос компенсации. Бедный Легион марширует к беззащитному Харкенасу. Земли. Богатства. В ответ на принесенные жертвы. Назовите же количество монет, способных компенсировать превращение в убийц. Какой высоты столбик сравним с отрубленной ногой или выбитым глазом? Сколько мер земли удержит в покое павших товарищей? Покажите, умоляю, деньги и земли, способные утешить тоску и потери солдат.

Хоральт Чив медленно отстранялся от нее.

Улыбка Секарроу была мягкой.
– Брат, любящий тебя мужчина боится, что ты будешь ранен. Или убит. Против этого не помогут земли, а деньги покажутся оскорблением души. Он колеблется, ибо отчетливо видит, что может потерять. Ради любви он ничего не будет делать. Возможно, любовь - единственная здравая причина для промедления.
–

Она обратилась к Рансепту.
– Что думаете, кастелян?

Он снова утер нос. - Лучше послушал бы вашу игру.

Снова фыркнув, Хоральт встал.
– Не умеет, - буркнул он, уходя за новым кувшином эля и кружками.

Секарроу пожала плечами, извиняясь.
– Таланта нет.

– В главном зале начался спор, - сказал Хоральт, возвращаясь и наливая эль в кружки.
– Давайте же выпьем и тишине - если нам удастся - оплачем жестокую судьбу конского волоса, дерева и клея.

Рансепт прищурился, рассматривая брата и сестру, и решил: они ему по нраву. Протянул руку за кружкой.

Семья дело горькое, подумалось леди Хиш Тулле при взгляде на дядю, которого она не встречала уже десятки лет. Проклятие отчуждения подобно горящему клейму, если его жертва любит играть во внезапные, нежданные появления, если на лице написано веселое ожидание - словно преступления прошлого могут улечься песком в воде. Едва она завидела долговязого тощего Венеса Тюрейда, отрясавшего снег с шубы в прихожей, как буря вспыхнула в душе со всей возрожденной яростью.

Шаткое перемирие было достигнуто ценой долгих танцев, уклончивых переговоров о фамильных землях и доходах. Впрочем, Хиш Тулла давно поняла, что новая встреча неизбежна. Венес командовал значительной частью ее дом-клинков, а они понадобятся в близкой битве. Нельзя было призвать их, не рискуя дядиным появлением.

Ругая себя, она сделала шаг навстречу.
– Венес, ты привел отряд?

– Скрытно размещен неподалеку, миледи. На летних пастбищах, на склоне Истанской гряды.
– Он помедлил.
– Не будь у меня так много лазутчиков, ожидал бы увидеть тебя рука об руку с новым мужем. Грип Галас, некогда стоявший подле Первого Сына Тьмы. Скорее кинжал, нежели меч, думаю я. Но двор Цитадели всегда был скучным и порочным местом. Ты далеко зашла, милая племянница, чтобы заслужить фавор Аномандера.

– О, дядя Венес, как тебя уязвил еще один мужчина меж нами. Как поживает старая рана, ведь зима выдалась долгой? Каждое утро все еще приветствует тебя болью в рубце? Полагаю, жжение страшное.

– А ты страшно сожалеешь, миледи, что клинок не вошел в нужное место.
– Он стащил перчатки и начал озираться.
– Остальные?

– В обеденном зале. Мы сочли тебя последним и готовы действовать немедленно.

Улыбка его была жесткой и злой.
– Если будет голосование, я против.

– Из принципа.

Он кивнул.
– Именно.

– Но твой отряд я получу, ибо это мое право.

– Мои собаки стали волками, миледи. Считай это предупреждением. Что еще важнее, - добавил он, - я буду коверкать любой твой приказ.

– Зайди ко мне в спальню, дядя, я закончу начатое. Чтобы возвестить удовлетворение, приколочу отрезанный петушок на дверь.

Он захохотал, втискивая перчатки за пояс.
– Пьяная похоть владела мною в юности, но не сейчас. Что до сожалений прошлого, полагаюсь на твою умеренность.