Сто лет тому вперед
Шрифт:
– Нет, – повторил он печально. – Я не смогу ответить. Это совершенно исключено.
– Постарайся выразить свою мысль по-английски, – попросила Алла, которая давно уже знала все штучки Садовского.
– Это он? – спросила Юлька, которая сидела за Катей Михайловой.
Алиса, не оборачиваясь, отрицательно покачала головой. Такого рыжего человека вряд ли нужно искать. Если бы он забирался в будущее, и пираты и Алиса отыскали бы его в два счета.
– Я по-английски не смогу, – сказал еще более печально Садовский. – Я не выспался.
– Почему?
– Я
– Что же ты натворил?
– Как всегда, – сказал Садовский, – я заботился о людях. Этого не поняли.
– Конкретнее, – сказала Алла. И нахмурилась.
– Я пожалел тек, кто гуляет парочками по лесу в Сокольниках. Им не на чем посидеть. Все скамейки стоят на нашем бульваре.
– Очень похвально, – сказала Алла. – Садись.
– Сейчас, только доскажу, а то вы меня неправильно поймете. Как и милиция. Я решил посвятить ночь заботе о людях. Я носил скамейки с Гоголевского бульвара в ближайшие леса. Я успел перенести девяносто три скамейки. И когда я, чтобы ускорить дело, взял сразу две скамейки, меня остановил на Смоленской площади милиционер и отвел в милицию. Остаток ночи я переносил скамейки обратно. Это очень трудно. Каждая скамейка весит около ста двадцати килограммов.
Алла покорно выслушала все и сказала:
– Вот что, Садовский. Если ты мне эту трогательную историю сможешь пересказать, хотя бы вкратце, по-английски, ты спасен. Если нет – получаешь двойку. Подумай.
Садовский думал целую минуту. Потом вздохнул и сел.
– Отказываешься? – спросила Алла, отыскивая в журнале его фамилию.
– Я забыл, как по-английски скамейка... И еще несколько слов.
Люди, которые не знали Колю Садовского, могли бы подумать при встрече с ним, что он лгун. Ничего подобного. Просто у Садовского было странное воображение. Оно его уносило в фантастические дали, и он сам не знал, где правда, а где ложь. Воображение часто ставило его в дурацкое положение, а порой приводило к неприятностям. И учился он так себе, хотя мог учиться неплохо. Иногда ему казалось, что он все уроки уже сделал на неделю вперед, хотя в самом деле такого с ним ни разу не случилось.
Нет, подумала Алиса, он в будущем не был. И не только потому, что он был рыжим. Он бы, наверно, решил, что будущее ему только приснилось, и всем бы рассказал о нем.
Следующей своей жертвой Алла Сергеевна выбрала Катю Михайлову. Катя хорошо учится, но на этот раз ее мысли были заняты кубком Дэвиса по теннису, и она отвечала вяло, кое-как, а когда Алла перебила ее и спросила, что же представляет лондонский Тауэр, Катя сказала:
– Тауэр – это башня.
– Какая башня? – спросила Алла.
Катя пожала плечами. Не все ли равно, какая там башня!
– Кто дополнит? – спросила Алла.
– Тауэр – это замок, – сказала Алиса, не поднимаясь с места.
Она сказала это по-английски, и все удивились, потому что никто не ожидал, что новенькая станет отвечать.
– Встань, когда отвечаешь, – сказала Алла.
– Что? –
– А разве у вас в школе не встают, когда отвечают урок? – спросила Алла.
– Нет, – сказала Алиса, – у нас не встают.
В классе засмеялись, но Алла сделала вид, что ее это не касается, и сказала:
– Тем не менее встань.
Алиса встала и стала рассказывать по-английски про замок Тауэр, в котором раньше жили английские короли, и про реку Темзу, которая течет у этого замка.
– Ой, – прошептала Юлька своей соседке Кате Михайловой, – она по-английски лучше говорит, чем Алла!
– Очень хорошо, – сказала Алла, когда Алиса кончила говорить. – Селезнева может служить вам примером. Ты, Алиса, изучала английский язык вне школы?
– Да, – сказала Алиса. – Языки я изучала до школы.
– Ты знаешь и другие языки?
– Я не очень способная, – сказала Алиса. – Я знаю только восемь языков.
– Какие? – спросила Алла.
В классе стояла гробовая тишина. Смысл разговора был ясен всем, даже самым отстающим.
– Немецкий, финский, чешский, французский, хинди, китайский... японский и... и еще один.
– Ух ты! – сказал Фима Королев. – Скажи нам что-нибудь по-японски.
Все зашумели, стали просить Алису... только одна Мила Руткевич была недовольна, потому что в этот момент она перестала быть первой ученицей в классе, а это неприятно.
– Садись, Селезнева, – сказала Алла, будто ничего не произошло.
– Проверьте ее, проверьте! – сказал Коля Садовский.
– Садовский, тебя мы сегодня уже слышали, – сказала Алла. – Теперь дай выступить другим.
Она вызвала Милу Руткевич, а к Алисе пришли две записки.
Первая была от Бори Мессерера.
В ней было написано: «Вы бывали в Англии, мадам?»
Вторую написала Лариса Троепольская, которая к языкам была неспособная, зато у нее были большие голубые глаза. Учителя и родители утешали себя тем, что с такими красивыми глазами Лариса и без образования как-нибудь не пропадет.
«Алиса, – было написано в записке. – Я очень хотела бы с вами познакомиться и дружить. Мы могли бы вместе заниматься по разным предметам. Ответьте мне на перемене. Лариса».
На перемене Боря Мессерер первым подошел к Алисе и сказал:
– Про Лондон это я писал.
Боря Мессерер был маленький, курчавый, напористый. Он хотел стать художником и на всех рисовал карикатуры, правда не очень похожие.
– Ну и что? – спросила Алиса. Ей было некогда.
– Ты бывала в Лондоне или нет?
– Конечно, бывала.
– Я так и думал, – сказал Боря. – Вот тебе мой рисунок.
На карикатуре была нарисована Алиса с крылышками, над башнями. Совсем не похоже.
– Это ты в Лондоне, – сказал Боря.
– Спасибо, – сказала Алиса.
Подошла Лариса, взмахнула ресницами по полметра длиной и сказала:
– Вы не против со мной дружить?
Но Ларису оттеснил Фима Королев.
– Алиса, – сказал он на правах старого друга, – ты после школы что делаешь? Мы в кино собрались...