Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гейнцельман Анатолий Соломонович

МИР

Вон там – через залив – на горном кряже Белеет в тучах древний монастырь, Где некогда, бежав от силы вражьей, Авзонии стучался богатырь. В еще не слыханной словесной пряже Он воплотил необычайный мир, В аду и в небе побывавши даже. Но здесь шептал он утомленно: «Мир, Мир, братья, всем! Бездомному поэту Обители откройте вашей дверь! Полыни горше – маяться по свету, Как загнанный охотниками зверь». О Данте, старший брат наш, в келью эту И мы стучим усталые теперь.

БЕССМЕРТИЕ

Всё

преходяще: люди, солнце, звезды, Волна морская, утлый мой челнок, Всё на лазоревом живет погосте, Бессмертен лишь души моей цветок! Я – излученный из артерий Бога, Страдающий в пространстве слабый атом, Но вечная мне предстоит дорога, И всей вселенной пламенным закатом Я буду любоваться в песне строгой, Блуждая по лазоревым палатам.

ТРЕПЕТ СЛОВ

День за днем уходит синий, Торжествующий и жаркий, – И всё меньше видишь линий, Всё длиннее нить у Парки. Всё длиннее и всё тоньше: Завтра оборвется, видно, Иль сгорит на буйном солнце, Иль совьется, как ехидна. Словно рыбки в жуткой сети, Бьются мысли, вьются странно, Как лиан упорных плети, Вплоть до смерти неустанно. Бьются, вьются, – толку мало, Изощренья все напрасны. Только трепет слов усталых Вдохновенностью, прекрасен. 1927

ЗАТИШЬ

Недолгим сном забылось сине море, Не шелохнет, не зазыбится вдруг, – И облака в недвижимом просторе, Как в зеркале, купаются вокруг. Заснул и я на дремлющем баркасе, – Недоуменный атом на волнах, Пылинка на морском иконостасе, В загадочных сгорающая снах. И жутко мне без спутницы крылатой, Без Ангела­Хранителя теперь, Что улетел, – безбрежности глашатай, – Зачем­то через голубую дверь... Упасть на дно уже настало время: Бессвязное лепечет мой язык, И обручем оковано уж темя, И весь я под веригами поник. Вернись скорей, мой ангел путеводный, Ветрила шкуны спящей разверни И поведи ее в Эдем свободный, Где в белоснежных облаков тени Обитель тихая сияет Славы Меж образов нетленных верениц. Там жизни якорь отдадим мы ржавый И – славословя – преклонимся ниц!

НА ОТМЕЛИ

Дремлет море, тихо дремлет, Тихо дремлет и горит. Душу сладкий сон объемлет, – Сон объемлет и творит Слово вещее, живое, Слово странное в груди. Настоящее, былое – Всё осталось позади! Солнце золотой стрелою Тело голое разит, Солнце, как по аналою, Золотым перстом скользит: Все листы душевной книги, Всё оно перевернет, Раскаленные вериги Переест и раскует. И душа тогда гармоний Несказуемых полна, – Мысли окрыленной кони Мчатся через царство сна. Вечность в мимолетном миге Кажется воплощена, – И в Создателевой книге Строчка каждая ясна. 1927

ШТОРМ

Грозные, мрачные тучи помчались Из­за бушующих волн. Грузно тартаны в заливе качались, Резво вздымался мой челн. Синие, серые воинства неба – Молний снопами – вокруг Дико сражались у

двери Эреба, Падая в пенистый круг. Охра и миний, букеты фиалок Брызжут в колодцы меж туч: Часто из рухнувших облачных балок Солнечный падает луч. Оргия красок, симфония звуков, Пенистых волн аромат! Любы вернейшему вы изо внуков Рыцарства Божьих Палат. Любы вы капельке Духа Святого, Капнувшей в черную ночь, – Море он ищет всё снова и снова, Грозную Вечности дочь. Грозного моря бушующих песен В детстве он душу постиг, Мир без него показался бы тесен Из­под звенящих вериг.

КРЫЛАТЫЙ УЗНИК

...И снилось пленнику родное море, Бушующий лазоревый прибой, Где он, с волнами пенистыми споря, Носился с тучами наперебой. И снилася скала ему в фиорде, Угрюмая гранитная скала, Застывшая в трагическом аккорде, И блеск вокруг алмазный, блеск и мгла. И снился запах моря терпкий, свежий, И волн неумолкающий хорал, И синие к жемчужным звездам межи, Что он крылом могучим пролагал. И многое он вспоминал, бедняжка, Забившись в дальний, затхлый уголок, И было так ему от мыслей тяжко, Что перышек он вырвал целый клок Себе со злости на груди пушистой – У запертых неумолимо врат. И в щель он клюв просовывал, – душистый Вдыхая трав подводных аромат... И каждый раз, когда у этой двери Я ставил весла, мне казалось вдруг, Что сам я в глубине сижу пещеры, Цепей холодных потрясая круг.

ВЕЧЕРНИЕ СЛОВА

Слова, слова, где ваше жало, Где ваш необычайный блеск? Тоска в когтях вас, видно, сжала: Шипенье жалкое и треск Слышны от вашего горенья, И едкий стелющийся дым. Ни новых образов паренья, Ни нового порыва к ним! Слова, слова, вы – сладкий опий Моей стареющей души, Вы строй непроходимый копий Вкруг одиночества глуши, Объявшей вновь мою обитель, Куда один лишь небожитель Подчас решается сойти, Смутясь на голубом пути.

ПРОМЕЖУТОЧНОЕ ЗВЕНО

Опять галдят ученые сороки О промежуточном – с хвостом – звене, И прыткие материи пророки Твердят о новой с божеством войне. До тошноты мне распря надоела О родословном дереве – давно. Моя прабабка, видно, не висела – С хвостатою роднею заодно – Под исполинским где­то баобабом. Да и не всё ль равно, что было там? Теперь – в бесхвостом этом теле слабом – Есть место и божественным мечтам, Есть место и бессмертному исканью И никогда не гаснущим словам, Есть утоленье всякому алканью И в синеву дерзающим крылам!

ПОСЛЕДНИЙ КОРАБЛЬ

Сияло небо, бушевало море, Когда иллюзий стройную армаду Осматривал я в голубом просторе. Их было много. К сказочному саду Я правил, к возвращенному им раю, И весело бежали вслед за мной Они, воздушным парусом блистая, Чрез океан поэзии святой. Но много недругов пришло свирепых У поворотных посражаться вех: Упали мачты, расшатались скрепы, – За тридцать лет похоронил я всех. Линейный там погиб фрегат «Свобода», Погибла шкуна гордая «Познанье», Погиб корвет лихой «Борец Народа», Погибла яхта белая «Исканье». Остался лишь один корабль воздушный – Не изменившей Слову Красоты, Во мраке полном он бежит послушно Туда, где вечности нетленные цветы.