Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гейнцельман Анатолий Соломонович

ПРИЗРАКИ

Море сине, небо сине, Синева у нас в сознаньи. Хорошо в такой пустыне, Хорошо на океане! Солнце днем, а ночью звезды, Чайки днем, сирены ночью, Мы как будто чрез погосты Мчимся к мира средоточью. Ветер в вантах, как по струнам Пробегает древней арфы, За кормой конца нет рунам, Паруса – красавиц шарфы. Сами мы – как паладины, Только голые по пояс, Не пугают нас ни льдины, Ни экваторьяльный пояс. Призраки мы, как в природе. Призрачно всё то, что дышит, Призраки мы на свободе, На море, что жаром пышет. Пахнет дегтем,

пахнет солью, Пахнет деревом горячим. Нет конца уже приволью, – Мы не стонем, мы не плачем, Как вокруг нас плачут люди, Потому что мы лишь тени, Потому что в Божьем чуде Мы живем для сновидений.

СИМВОЛ БЫТИЯ

Всё, что есть, твои два глаза Выражают для меня. Эти райских два алмаза – Символ чистый бытия. Всё, что в них не отразилось – В лучезарности тех струй, – Всё засохло, распылилось, Сколько ни живописуй. До благословенной встречи – Много с той поры уж лет! – Лишь безжизненные речи Слышал в хаосе поэт. Тени шмыгали немые Перед ним – и голоса Непонятные, глухие, Как дремучие леса. В лабиринте слов тернистых Он не в силах был найти Для себя цветов лучистых, Чтоб венок из них сплести. Но потом, когда однажды Заглянул в твои глаза, След исчез духовной жажды – И сомнения слеза. Травы, птицы, волны, тучи, Всё открыло вдруг уста, – Понял он язык могучий Страждущего естества.

ЦВЕТ И КОЛОС

Пташка на воздушной ветке, Цветик на стебле зыбучем, В пестром одеяньи детки, – Все они живут в текучем, Как ручей, мгновеньи этом. Все они на солнце ярком Дышат радостью и светом, Все они – весны подарки. Боже, Ты велел – подобно Им – цвести и жить с улыбкой. Не спастись и им от злобной Власти Рока, – будь хоть скрипкой Самой драгоценной – голос Их серебряный и чистый! После цвета будет колос, Яви будет час нечистый. Будет! Но мгновенье это – Цвета, смеха, щебетанья – Может быть, важнее света И творящего страданья.

СМИРЕНИЕ

Под черным кедром на лужайке – Ромашек белых пансион, И хорошо меж них незнайке – Поэту – вешний грезить сон! Цветы – не видя – видят Бога, Они – не слыша – слышат рай, Им не нужна, чтоб жить, дорога, Им каждый луч – родимый край. И я учусь у них смиряться И цель в цветеньи находить, И солнцу красному смеяться, И жить для жизни, – только жить. В ветвях тяжелодланных кедра Я с птичкой мысленно скачу, И трель в глаза пускаю ветру, И ничего уж не хочу.

МАГНОЛИЯ

За самшитовым бордюром Глянцевитая магнолия Смотрит в созерцаньи хмуром На меня, на Анатолия, Божья инока седого, Правоверного, смиренного, – В услужении у слова С молодости уж согбенного. Вся она – как из эмали Изумрудной, металлической, Словно символом печали Суждено ей быть тропической. Но в цветах есть запах тяжкий У нее, как будто в клинике И в порока мерзкой чаше, – Иль в гниющем пряном финике. Не люблю эмали темной Глянцевитой я магнолии: Грешности цинично­томной Нет в смиренном Анатолии. Символ жизни много проще У него, – не лес тропический, А страны родимой мощи, – Схима в скинии Таврической.

ГОЛОС

ВЕЧНОСТИ

Что мне звезд далеких млечность, Что орбиты мне планет? Что мне даже бесконечность, Раз я – атом лишь, и свет Постигаю лишь как атом? Голос вечности – во всем, В повседневном, в непочатом, Посещающем мой дом. На стене алмазный лучик, В вазе пышная сирень, Нежное пожатье ручек Любящих, ночная тень, – Полная видений грустных, Полная ушедших душ, Шепота, бесед изустных Сквозь вуали и сквозь рюш, – Всё полно предельной тайны И волнующих чудес, Моря блеск необычайный, Мрачно шелестящий лес.

СЛОВА

Слова – как ветер тиховейный, Колышущий листы дерев, Слова – как тучек бег лилейный, Как волн ликующий напев. Как мыльный пузырек ребенка, Как плач униженной души, Они, как паутина, тонки, – Не прикасайся, не дыши! Но если где запахнет зверем, Готовящимся кровь пролить, – Они и в неприступный терем Врываются – врагов судить, Врагов зиждительного слова, Врагов стремящейся души. Тогда они звучат сурово, Тогда они, как палаши, Сверкают в воздухе угрюмом, Низвергнувшись, как молний сноп, Тогда они подобны думам, – Как Дант они, или Циклоп!

СОВЕСТЬ

Есть неподкупный в сердце голос, Божественный есть Судия, – Не отклонить его на волос От истинного бытия. Зовут его издревле Совесть, И каждому он прирожден. Вся наша жизнь – его лишь повесть, И только он – для нас закон. Прислушивайтесь к бессловесным Веленьям совести своей, Что озаряет вмиг небесным Наитием нас, как детей. Она велит любить нам атом Убогий, вьющийся в пыли, Она велит нам – милым братом Назвать всех париев земли. Она велит нам – с умиленьем Глядеть на слезы и на смех, И относиться с сожаленьем К судьбе непостижимой всех.

ЯСНОСТЬ

Хочу я простоты великой Пушкина, Народных песен чистого ручья, – Мелодии дороже мне пичужкины, Чем пряная из слов галиматья. Не прикрывая горизонта шорами, Должны мы в вечности лазурь глядеть, Должны искать в потустороннем взорами, И не страшиться рвать земную сеть. Немногосложно всё, что есть великого, Немноговиден этот скорбный мир, Поэту ничего не нужно дикого: Не Дионисов он теперь сатир, А скорбный глаз, открытый в бесконечное, А совесть мира и его судья, И просто и доступно душам вечное, Как это вот мятущееся Я.

СЛУЧАЙ

Но мы с тобой ничем не уязвимы, Как юноши библейские в пещи, Как будто бы ведут нас серафимы, – Иного объяснения не ищи! Да, Ангелы ведут хранители Чрез ураган духовную ладью, Чтоб мы причалили к небес обители, Уставши в проклятом краю. Мы слабые, болезненные люди На башне, посреди пустынь, Мы лишь подчас в словесном чуде Здесь Божью открывали синь. И Он за то нас охраняет От злополучия сетей. «Но, это – случай!» – изрекает, Потертый жизнью, воробей.