Столкновение в Вихре (Reencounter in the Vortex)
Шрифт:
Ив, тронутый до самой сути выразительным видом жестокости войны и внутренне истекая кровью от отказа женщины, работал день и ночь, беря лишь скудные моменты отдыха по настоянию старших. В начале он думал, что столкновение с грубой действительностью на поле боя заставит его забыть о своей личной боли, но каждая человеческая трагедия занимает место в человеческом сердце, и даже когда он знал, что другим приходится переживать еще большее горе, среди этого хаоса, это не затмевало его собственное. Больше чем однажды он желал быть на месте каждого, умирающего на его бессильных руках.
В течение этих дней возрастающего замешательства и постоянного
– Вы когда-нибудь отдыхаете?
– спросил однажды сержанта, когда помог медсестрам доставить нескольких раненых с огневой линии в полевой госпиталь.
– Зачем?
– было резким ответом Ива.
– Чтобы остаться в живых, по крайней мере, - ответил Терренс.
– Возможно, мы слишком ценим жизнь. Вы когда-нибудь думали об этом?
– возразил молодой доктор, раздраженный настойчивостью Терренса.
– Больше, чем Вы думаете, Бонно, - ответил Терри так серьезно, что заставило Ива посмотреть прямо ему в глаза.
– Послушайте, я знаю, что Вы сейчас действительно заняты, но я хотел бы поговорить с Вами, когда у Вас будет немного свободного времени. Если Вы, конечно, иногда позволяете себе взять перерыв.
– И о чем мы можем говорить?
– удивился Ив с ироничным намеком в голосе.
– Случалось ли с Вами, что иногда люди разговаривают друг с другом просто, чтобы хорошо провести время и потому что хотят подружиться? И поверьте, Бонно, среди этой войны заводить друзей - это то, что мы можем оценить, когда мы там, с немецким пулеметом, строчащим у Вас за спиной, - ответил синеглазый мужчина с откровенной улыбкой, которую Ив не довелось увидеть за все время, что он знал Грандчестера.
– Мы могли бы поговорить... о погоде, если хотите, - сказал он напоследок, прежде, чем оставить Ива, теряющегося в догадках, что случилось с Грандчестером, что он стал таким приятным.
Немцы отступили приблизительно на четыре мили по реке, и американцы попытались войти в Аргонский лес, хотя враг был действительно силен в этой области. Союзникам удалось продвинуться в лес лишь немногим больше мили, и они должны были остановить атаку 30-го сентября. Войска отдыхали несколько дней, пока военачальники вновь планировали стратегию.
Иного пути не было, генерал Першинг решил, что американцы должны открыть путь через Третью немецкую линию обороны независимо от того, насколько это опасно или во сколько жизней это обойдется. Атака, вновь началась 4-го октября и продолжалась долгие мучительные четыре недели, в течение которых жертвы среди американцев возросли с поразительной скоростью, пока шло время.
Один из вечеров, когда Терренс был в отлучке, молодой человек искал уединенное место, где он мог спокойно писать с помощью керосиновой лампы. Он уже написал шестидесятое письмо своей жене и хранил его с остальными, которые не смог отослать. Затем он вынул другую пачку чистой бумаги и продолжал писать что-то еще, а образы его соратников, умирающих на поле битвы, наводняли его разум.
Каждая
Мир должен знать жестокую правду, скрывающуюся за "великой победой", и он чувствовал, что это было его обязанностью, дать отчет обо всем этом.
– Вы еще не избавились от этой привычки, - сказал голос Ива, прерывающий задачу Терри, а он сел рядом с сержантом.
– Вы имеете в виду писать?
– ответил молодой человек, глядя в серые глаза, освещенные керосиновой лампой. Он не говорил с врачом неделями, и был немного удивлен, что Ив решил приблизиться к нему.
– Да, я видел, как Вы писали множество раз там, в Париже, - небрежно объяснил доктор.
– У Вас так много писем, которые надо посылать?
– Ну, не совсем, - признался Терри, пожав плечами.
– Я пишу не только письма.
– Забавно, Грандчестер, - ответил Ив с ироничной усмешкой.
– Что забавно?
– спросил заинтригованный сержант.
– То, что Вы были моим пациентом в течение месяцев, а я никогда не спрашивал Вас о Вашей профессии. На что Вы живете? Вы журналист или писатель?
– Понятно, - улыбнулся Терри, понимающий комментарий Ива.
– Я актер, - ответил он просто.
– Что?
– удивился Ив.
– Вы имеете в виду, что Вы играете на сцене и носите костюмы и грим?
– Да, верно. Я делаю эти странные вещи, - признал Терри, усмехнувшись, - но я не представляю своей жизни без всего того, что связано с театром, и поверьте мне, люди считают, что у меня получается, - сказал он, приподнимая бровь.
– Если Вы так говорите...
– все, что мог ответить Ив.
– Но еще я люблю писать, - продолжал Терри, держа страницы, которые он только что нацарапал на кожаной папке.
– И о чем Вы пишете?
– равнодушно спросил Ив.
– Сейчас у меня наметилось несколько рассказов, - объяснил Терри, чувствуя, что вечерний холод начинал пробирать его до костей, - например, молодой рядовой, чью жизнь я не смог спасти этим утром, мой капитан, человек, обычно наслаждающийся хорошим разговором, но притих и заскучал в течение этого месяца, как человек доверил мне последнее письмо, которое он написал своим детям, прежде чем немецкий снаряд взорвался перед ним, и молодой доктор, который, кажется, отчаянно ищет своей смерти каждый раз, когда я вижу его в действии, - сказал сержант, подчеркивая последнее предложение со всем намерением.
Ив повернулся, чтобы увидеть синие радужные глаза с обиженным взглядом.
– Легко судить, когда у тебя есть распятие, висящее на твоей шее, - горько буркнул французский доктор.
– Как я могу судить человека, который страдает от той же боли, которую я испытал много раз в своей собственной жизни?
– ответил Терренс искренне.
– Вы неправильно меня поняли, Бонно.
– Возможно, но то, что я теперь вижу - что мое существование стало поздней осенью, и я не могу этого остановить, - признал молодой доктор дрожащим голосом, пряча глаза от пристального взгляда Терри.