Столкновение

Хабра Бал

— Саммер! — мой отец кричит, останавливаясь, когда в поле зрения появляется кампус. — Ты прекрасно знаешь, что ты – благословение для меня и твоей мамы. Мы были молоды и напуганы, но мы никогда ни в чем тебя не винили. Мы сделали этот выбор, когда у нас появилась ты.

— Да, а потом ты сделал выбор между своей карьерой и семьей. Попробуй угадать, что из этого ты выбрал, — я отстегиваю ремень безопасности и открываю дверцу машины. — В следующий раз, когда захочешь помочь, попробуй быть отцом, а не кассовым аппаратом, — я захлопываю дверь.

Дождь смешивается

с горячими слезами, которые текут по моим щекам, пропитывая мою ноющую грудь.

Когда я плачу по своему отцу, я задаюсь вопросом, испытывала ли восьмилетняя Саммер, маленькая девочка, которая думала, что если супергерои существуют, то ее папа должен быть одним из них, когда-нибудь разочарование.

Глава 38

Эйден

Игра в полдень означает невозможность сосредоточиться на выполнении каких-либо заданий. Не помогает и стук в дверь моей спальни.

— Я занят, — кричу я.

Я уже прослушал подробный тур по татуировкам Киана. Новая татуировка у него на бедре – замысловатая красная змея. Это было круто, пока он не перешел на бездумную болтовню. Мы относимся к нему мягче, поскольку они с Кэсси разошлись после нескольких недель общения. Неудивительно, что он был вовлечен в это гораздо глубже, чем она. Теперь мне с трудом удалось вытащить его из моей комнаты на время, достаточное для написания этой статьи.

Когда стук не прекращается, я покорно вздыхаю, отодвигаю стул и распахиваю дверь.

— Я сказал, что я за… — прежде чем я успеваю закончить предложение, меня обвивают руки, и копна каштановых волос утыкается мне в грудь. Застыв на месте, я окружен ее сладким ароматом и ее дрожащим, мокрым от дождя телом.

— Саммер? — она шмыгает носом, и мое сердце разрывается на части. Я глажу ее по спине, чувствуя, как ее всхлипывания становятся все чаще.

— Пойдем, — я закрываю дверь, и она позволяет мне отвести ее к моей кровати. Она все еще дрожит. — Ты пугаешь меня, детка. Что случилось?

Когда мы садимся, я отстраняю ее голову от своей груди, и вид ее мокрых щек – это ржавый нож мне в живот.

— Это Лэнгстон?

Она качает головой, когда я убираю волосы с ее лица.

Я на минуту задумываюсь.

— Твой отец?

Ее нижняя губа дрожит. Затем она снова делает это – замечает мое беспокойство и уходит в себя. Она отстраняется, напряженно садится и вытирает текущие слезы.

— Я не знаю, зачем я сюда пришла, — она видит мой открытый ноутбук и учебник. — Ты явно занят.

— Я никогда не бываю слишком занят для тебя.

Тонущие карие глаза изучают мое лицо, прежде чем она делает глубокий вдох, вставая и расхаживая у моей кровати.

— Сколько раз ты можешь умолять кого-то полюбить тебя?

Тяжесть в моей груди растет и становится трудно дышать. Я следую за ней, снова заключая

ее в объятия.

— Это единственное, что должен делать родитель. Единственное, что он должен был сделать, — ее слова застревают у меня в горле.

— Он любит, Саммер. Тебя невозможно не любить.

— Но почему это происходит в соответствии с его графиком? Когда он готов, я должна принять его с распростертыми объятиями, как будто мое счастье зависит от его готовности, — она снова всхлипывает. — Это несправедливо.

— Я знаю, детка, — я глажу ее по спине, позволяя ей выплакаться. — Я знаю.

Она прерывисто дышит.

— Я сказала себе, что никогда больше этого не почувствую. Я думала, что с этим покончено. Но один гребаный разговор с ним, и боль все та же.

Все во мне хочет перейти в режим действия. Придумать, как помочь и остановить слезы. Ее опухшие глаза и маленький красный носик укалывают меня в самое сердце, и у меня возникает желание позвонить ее отцу. Я никогда не думал, что сделаю это, потому что Лукас Престон, как бы он ни вдохновлял, – страшный ублюдок.

Не желая заниматься самовнушением, я решил просто выслушать ее.

Саммер агрессивно вытирает щеки.

— Я чувствую себя такой глупой, что плачу из-за этого.

— Не надо, — я протягиваю ей салфетку. — Прошло слишком много времени, у тебя наверняка была бы какая-то реакция.

Она вытирает глаза, и на ее лице появляется сожаление.

— Думаю, я, возможно, сказала слишком много. Он выглядел действительно обиженным, Эйден.

— И что я вижу прямо сейчас, так это то, что тебе действительно больно. Это не нормально, Саммер. Ты не заслуживаешь, чтобы с тобой так обращались, и я не позволю тебе чувствовать себя плохо из-за того, что ты наконец сказала, что у тебя на уме. Скажи мне, что ты это понимаешь.

Ее взгляд опускается на мою грудь, и она теребит завязки моей толстовки.

Я приподнимаю ее подбородок, не позволяя ей взять вину на себя.

— Он причинил тебе боль, и впервые ты не сдержалась. Гордись собой, потому что я горжусь.

Она смахивает слезу.

— Да, и я знаю, что я поступила правильно. Но я все еще чувствую себя виноватой из-за этого.

Эта девушка – воплощение гребаного солнечного света, и она понятия об этом не имеет.

— Конечно, чувствуешь. Это то, какая ты есть. Ты добрая и сострадательная. И немного упрямая.

Она икает и ударяет меня кулаком в грудь, но сразу же за этим следуют слезы.

— Пойдем, я приготовлю тебе чай, а потом мы сможем прилечь.

* * *

Прошлой зимой семья Эли пригласила меня в свою ежегодную поездку в Уистлер. У Уэстбруков есть домик на севере, в котором может поместиться небольшая деревня. Там мы занимались всеми зимними развлечениями, включая хоккей на уединенном замерзшем пруду и вертолетные экскурсии. Но самым запоминающимся и страшным в этой поездке был спуск «Гроб», который по ощущениям напоминал падение в неведомую бездну на скорости шестьдесят миль в час.