Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
Стефан Фангуданов, тоже домашний человек Матвеева, о болезни говорил обстоятельнее других:
— Царю Фёдору Алексеевичу для здоровья следует сидеть в сухой ванне. Утроба у великого государя здорова. В почках болезни нет, желчь имеется в доброй свободе. В жилах бессилье от циножной крови с соляной мокротою, от той соли болезнь летит в суставы и сушит жилы. Та соль чинит воскишение крови и до зубов восходит. Лечить болезнь нужно постоянно, но не скоро, чтобы великий государь не обессилел.
Аптекарь
Доктора и аптекари фон Розенбург, фон Аден, Грамон, Михаил Цвинга, Симон Зомер, Крестьян Эглер — распознали в болезни всё ту же цингу и были согласны: лечение необходимо длительное.
Фёдор Алексеевич, ожидая врачебного приговора, личико делал строгое, но в сердце у него была тоска. Палата разрисована травами, цветы так и тянутся, и у царя-отрока дрожали губы. Ему казалось, он уже в могиле и цветы и буйные травы на его кладбищенском холмике.
Допустили к болящему старца Симеона Полоцкого. Учитель принёс свёрнутую в колесо берёзовую ленту.
— Знаешь, государь, что это такое?
— Не знаю.
— Пастуший рожок. — Симеон вытянул ленту в трубу, а в узкое место вставил дудочку из бузины. — Подуй.
Фёдор Алексеевич подул, и по спальне прокатился счастливый голосок рожка.
— Шёл базаром — вот и купил, — сказал Симеон.
Царь ещё разок гуднул и покосился на травы с цветами: без него весной рожки загудут.
— Я после себя брата Петра в царях оставлю. — Поглядел на учителя строго, гневно: не возражай!
— Я только что встретил доктора Блюментроста. Сказал, что твоя болезнь, нудящая тело, не смертельная. — Глаза у Симеона были честные. — Великий государь, дозволь слово молвить.
— Говори. — У Фёдора от затаённой радости глаза щипало.
— Ты, великий государь, нужен людям. Кинулись в ноги мне несколько человек на Ивановской площади: умоли-де самодержца суд судить.
— Какой суд? — не понял Фёдор Алексеевич.
— В том-то и беда. Людей без суда под замком держат, у кого — отца семейства, у кого — жену, иные в безвестности по полугоду сидят, иные по году.
— Так всех же выпустили! Батюшка Алексей Михайлович пожаловал.
— Этих не выпустили. Суда над ними не было.
Фёдор приложился к дудочке, гуднул, гуднул и выгудел Богдана Матвеевича Хитрово — аж взмок, как бежал.
— Свет наш несравненный, что стряслось?
— Гужу.
— Диво ты наше дивное! Я ведь с радостью — твоя болезнь не страшная. Скорым обычаем её не вылечишь, но весною будешь как маков цвет.
И тут в государеву опочивальню вошёл князь Никита Иванович Одоевский, а за ним Яган фон Розенбург, Лаврентий
— Великий государь, — глаза у Никиты Ивановича светились ласково, — всё слава Богу. Потерпеть придётся, но молитвами Пресвятой Богородицы забудешь о немочах. Доктора мазь составили, пластырь у них тоже готов, а покуда лекарство прими.
Лечился Фёдор Алексеевич с удовольствием. Когда врачи отошли от постели, сказал:
— Покуда вы, бояре, на глазах у меня, хочу дать указ. Дума не разъехалась по домам?
— Все на местах, великий государь! — радостно объявил Хитрово. — Все семьдесят.
— Вот пусть и дадут тотчас ход моему царскому слову. Повелеваю ныне и впредь решать дела всех, подвергнутых предварительному заключению в Разбойном приказе, без промедления. Колодников, на ком нет вины, а коли есть, так невеликая, не страшная, освобождать без всякого задержания. Если же судьи быстро дела решить затрудняются — докладывать о том мне, великому государю.
Богдан Матвеевич, слушая запальчивый указ юного царя, покряхтывал: всю чиновную братию против себя настроит. Скорые суды лишат подьячих и дьяков лакомого куска — на взятках ведь терема строятся.
— Отпускаю вас, господа, к делам, — сказал Фёдор и, уловив в лице Богдана Матвеевича скрытую улыбочку, сдвинул брови. — А ко мне тотчас пришлите великих посольских дел оберегателя боярина Артамона Сергеевича.
Как было не подложить свинью Царскому другу! Сообщили, что царь зовёт, но часа через два.
— Я приказывал быть тотчас! — крикнул Фёдор Алексеевич.
Он сидел в постели, опираясь спиной на высокие розовые подушки. В руках держал большой серебряный глобус.
Артамон Сергеевич трижды поклонился, касаясь рукой пола.
— Великий государь, мне твоё повеление передали полчаса тому назад... Сокрушаюсь, что огорчил твоё царское величество. Нынешний день нам всем в радость — наслышаны, хвори вашего величества ослабли и отступают.
— А как твоё здравие, Артамон Сергеевич?
Такой вопрос награда, затрепетала надежда в сердце.
— Здоровья Бог даёт. Тружусь во славу царствия вашего величества.
— Какие же у нас посольские вести?
Ещё две недели тому назад он, Матвеев, был самым нужным человеком Верху! Посмотрел на стоящих возле постели князя Василия Васильевича Голицына, на Языкова с Лихачёвым, на Родиона Матвеевича Стрешнева. Вот кто нынче нужные люди. Сказал:
— По указу покойного государя Алексея Михайловича, Царствие ему Небесное, веду переговоры с голландским посланником Кроном Кланком. Он прибыл за десять дней до преставления великого государя.