Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
— Братец! Что же будет теперь? Велика, знать, напасть, коли и в Симбирске Разин, и в Мурашкине, и в Василе, и где его только нет!
Егор поманил сестру, шепнул на ухо:
— Стеньку саблей порубили. Бежал он с казачками. Войско бросил и бежал. Теперь вся власть у царевича.
— Батюшки! А царевич-то, он что же, и впрямь государев сын? — изумилась Енафа.
Егор махнул рукой:
— Такой же вор, как Стенька. Казак.
— За столом с ним сидела. Человек спокойный... А убежать-то тебе нельзя?
Егор
— Куда ни поворотись — бунт. Мы сначала в Нижнем Ломове были... По всей засечной тамбовской черте — бунт и кровь. Все города пристали к воровству: Корсунь, Инсарский острог, Саранск, Пенза. Своими глазами видел, как в Нижнем Ломове подняли на копья воеводу Верхнего Ломова. Привезли судить, а вместо суда бросили с крыльца казакам на потеху. Керенок, Кадом — везде власть казацкая! Помещиков режут подчистую, старых и малых.
— Что ж царь войско не посылает?
— Посылает, коли Стеньку побили.
Соседка-подросток привела Малашека.
— Здравствуй, племяш! — Егор поднял мальчика на руки. — Какой же тебе подарок поднести?
— До подарков ли? — простонала Енафа. — Видишь, на лавках, на печи — вон сколько подарков.
— Что за узлы?
— Сначала ограбили, а потом приняли за свою, вернули с прибавкой.
— Беда! — покачал головой. Егор. — Теперь и я тебе скажу: бегите с Саввой отсюда без оглядки.
— Савва на кораблях воров к Макарию перевозит.
— Беда! — снова сказал Егор и вспомнил о Малашеке. — Вот что я тебе подарю.
Развязал свой мешок, достал кисть, доску, краски.
— Садись к окошку. Сиди смирехонько. Я тебя нарисую.
— Господи! Выдумщик! — снова всполошилась Енафа. — Да и я хороша. Расселась.
Побежала распорядиться. Соседку послала топить баню, Керкиру — нести с ледника всё, чем богаты.
Попарился Егор в своё удовольствие, а спать много не пришлось. При звёздах, задолго до рассвета поехали с Енафой на мельницу к Иове. А на мельнице пусто.
— Улетел сынок, — сказала Енафа.
— Куда улетел? — не понял Егор.
— Ох, братец. Когда-нибудь расскажу тебе про нашего Иову.
Показала тайник. Попрятали добро воровское и своё. До восхода управились.
— Хорошо, хоть ты знаешь, где искать нашу похоронку, — порадовалась Енафа, — а то ведь будет лежать до Страшного Суда.
Егор тяжко вздохнул:
— Хороший у вас с Саввой дом. И на мельнице благодать, но скажу тебе теперь то же, что и сын твой советовал: беги отсюда, ни о чём не жалея. Придут царские люди — все у них будут за виноватых. Царю жестокий народ служит. Я хоть к иконам приставлен, но вижу, как людей в Пыточную башню таскают.
— Егорушка! — взмолилась Енафа. — Может, и ты с нами? О своей голове тоже надо подумать.
— Как я побегу? Казаки быстро догонят. Расплата у них короткая. А царёвы
Вернулись в Мурашкино — в доме казаки бражничают. Евтюх объявил Егору:
— Поедем к царевичу Нечаю в стан. Город Василь, слава Богу, взяли его царским счастьем. Без боя. Воевода, сукин кот, сбежал. В Курмыш помчим. Курмышские люди присягнули царевичу. Ихний воевода Рожнов сдал город без единого выстрела.
7
Саввины корабли трудились без устали. Сначала возил крестьян да холопов к Макарьеву. Кто в сафьяновых сапогах, а на плечах сермяга, кто в шёлковом кафтане, в шёлковых штанах, а обувка — лапти. Оружие — у кого топор, у кого сабля, а кто и с оглоблей. Многие крестьяне были с косами, но иные ватаги имели ружья, пистолеты и даже панцири.
Теперь Савва возил бунтарей обратно на правый берег, к Лыскову. Атаманша Алёна уводила свой отряд из-под стен святой обители. От неумелых приступов только искалеченных прибавлялось. Казаки указали атаманше идти к Темникову, монастырь никуда не денется.
Савва перевозил последние ватаги Алениного войска. Малый корабль уже был на середине Волги, а сам он на «Пестуне», отойдя от монастырской пристани, приказал поднять парус, когда приметили идущие со стороны Нижнего ладьи. Посчитали — дюжина.
— Царевич Нечай, что ли? — удивился Савва. — Откуда столько кораблей добыл?
Вдруг с первой ладьи ударила пушка. Ядро ляпнулось в борт малого корабля, полетели щепки.
— Воеводы! — Савва, не размышляя, повернул «Пестуна» вниз по Волге, крикнув, чтоб поднимали второй, вспомогательный, парус.
«Пестун» порхнул птицею, несколько ладей пытались пойти наперехват, но было видно — не успевают. Ядра не долетали. Зато малый корабль, обсыпаемый ядрами, на глазах потонул.
— Был и нет, — сказал Савва.
Бунтари сидели притихшие.
— Пойдёмте в Курмыш, к Нечаю! — предложил Савва атаманам.
Согласились.
Парус под ветром звенит, волны брызжут. Воля! А у Саввы руки дрожали: взялись воеводы волю эту самую взнуздывать. Корабль хуже цепи — не бросишь. А не бросишь — вздёрнут вместе с разбойниками.
Осенняя благодать стояла на Волге. Небо — сто колоколен одну на другую поставь — и не упрёшься. Синева уж такая радостная — истинный Божий дар. Солнце светлое, но не жарит. Одна щека от тепла млеет, другой свежо. Октябрь.
Передав руль, Савва лежал на корме, глядя, как приникают к «Пестуну» всё новые и новые версты. Обоймут — и в стороны.
«Ведал ли поп, крестя младенца во имя равноапостольного Саввы, что означает сие слово? Савва — вино. Вино жизни».
Вволю наотведывался Савва кипящего в крови напитка.