Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
День назначили ничем не приметный. Спафарий приехал давать очередной урок Андрею Артамоновичу. Быстрая память отрока поражала наставника: буквы запомнил в первое же занятие, латинской цифирью овладел с лёгкостью. Спафарий загружал теперь голову ученика латинской мудростью, приобщая заодно к речи и к начертанию слов.
— Ин м'aгно м'aгни капиунтур флюминэ писцес, — повторял за Спафарием Андрей Артамонович. — В большой реке большая рыба ловится.
— Иниквиссимам п'aцем юстйссимо б'aллё антэфэро. Самый несправедливый мир я предпочитаю самой справедливой войне.
Артамон Сергеевич,
Артамон Сергеевич спросил разрешения побыть на уроке, и Спафарий с удовольствием сделал Андрею Артамоновичу краткий экзамен. Отрок написал латинскими буквами нынешний год по европейскому счету — МДСIХХII — и продекламировал три фразы:
— Ф'oртэс ф'aртуна 'aдьюват. (Храбрым судьба помогает.) Ин дубио 'aбстинэ. (При сомнении воздерживайся). Ора эт лябора. (Молись и трудись).
— Господи! — Артамон Сергеевич поцеловал сына в голову. — Сколько поколений миновало на земле со дня Творения. Сколько мудрости изречено. Не в одежды бы нам голорожденным облекаться с младенчества — в истины Господни, в откровения пророков, светочей.
Спафарий улыбнулся:
— Должно быть, Господу интересно, чтоб каждое поколение показало Ему своё сердце, свой разум. Мэмэнто квод эс х'oмо. Помни, что ты человек. Вот первейшая заповедь мудрецов для всего мира.
Беседа увлекла Артамона Сергеевича, но тут пожаловали гости: митрополит Газский Паисий Лигарид, иеромонах, справщик царской типографии Епифаний Славинецкий да инок, учитель царских детей Симеон Полоцкий.
Гости приглашены были за стол. Трое московских старожилов встретились наконец со Спафарием, о котором были наслышаны. Настроение у всех поднялось в предвкушении не столько яств, сколько беседы.
Владыка Паисий прочитал молитву, благословил пищу, сели.
Пошло знакомство.
Отец Епифаний за двадцать три года московской жизни издал множество книг, важных для Церкви. «Служебник» со своим предисловием, «Часослов», две «Триоди», постную и цветную, «Следованную псалтирь», «Ирмолог», «Общую Менею», «Новую Скрижаль», переведённую с греческого, с приложением истории исправления книг в России. Перевод «Поучения Отцов Церкви» по указу патриарха Никона Епифаний читал на богослужениях. Говорил он и собственные проповеди. Из переводных книг учёного иеромонаха полезными для мужей государственных были «Правила св. Апостол», «Собрание церковных правил и византийских гражданских законов», «Правила Вселенских и Поместных соборов», «Номоканон патриарха Фотия»...
Все эти труды перечислил
— В какие выси, отец, вы теперь возноситесь?
Епифаний просиял искренне и простодушно:
— Вот слово золотое! По-другому не скажешь — возношусь, позабывши смирение. В 63-м году Божей милостью издали мы в Чудовской типографии острожскую Библию. Надо было бы заново перевод сделать, но великий государь не посмел оспаривать владык, единых в мысли, что у греков благочестие повредилось. Поправили в острожском издании явные несуразности и напечатали. Было, скажем: «Изъядоша седмь крав» вместо «изыдоша». Библию хочу перевести. Сил у меня немного, воли ни государевой, ни патриаршей на перевод нет, на свой страх тружусь помаленьку. Да ещё лексиконы время от времени принимаюсь составлять. Один греко-славянский — латинский, другой — церковный. Грехи! Слов-то многие батюшки не понимают. Переиначивают, — повздыхал и преклонил голову. — А ваша милость какими трудами занята?
— Мои писания вполне земные. — Спафарий говорил Епифанию, но взглядывал на Лигарида, впрочем не забывая улыбнуться Симеону. — Вместе с подьячим Петром Долгово пишем. Русской речью я ещё не овладел. Составили «Корень великих государей царей и великих князей российских», проще сказать — «Титулярник», «Книгу об избрании и венчании на царство царя Михаила Фёдоровича», готовим к печатанью «Хрисмологион». Начаты «Книга избранная вкратце о девяти мусах и о седмих свободных художествах», «Книга о сивиллах».
Владыку Паисия Лигарида встревожили мимолётные взгляды Спафария, спросил по-гречески:
— Мы что же, встречались ранее?
— Встречались, в польских пределах.
Пунцовые розы расцвели на белых щеках газского митрополита: в Польше он бывал и служил, но в костёлах. Сказал, изобразив небрежность на лице:
— Есть немало людей, весьма похожих друг на друга, однако даже не родственников.
Отец Симеон успел уже обидеться, ибо о его трудах пока ещё не вспомнили, разговором обходят:
— Будем вести беседу по-русски, по-славянски, уважая хозяина нашего.
— О нет! — возразил Артамон Сергеевич. — Мне было бы интереснее слышать настоящие учёные речи. Говорите на латыни, мне же передавайте суть рассуждений.
— Привыкла ли твоя милость к России? — спросил Лигарид Спафария уже латинской речью.
— Холодно, — ответил Спафарий. — На моей родине в начале мая всё в цвету, уже есть плоды, а здесь — листья на деревьях только-только распускаются. Вчера — Афанасий Великий, а в воздухе снежок порхает. Холодно.
— Как это просто сказать: холодно, тепло, жарко! — воскликнул Лигарид, он, как лиса, заметающая за собой следы хвостом, кинулся мудрованиями отводить Спафария от воспоминаний прошлого. — Но что это такое, холод? В чём суть теплоты?
— Движение творит теплоту, — сказал Спафарий. При движении дерево и железо не только согреваются, но и огонь изводят.
Симеон Полоцкий, поглядывая с тонкою улыбкою то на Артамона Сергеевича, то на Спафария, возразил сначала латынью, а потом по-русски: