Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
— Огонь производится не движением, но сопротивлением единого другому. Сия суть от четырёх стихий. Того ради имут огонь в себе.
— Железо холодное. — Спафарий уже понял: учёные мужи хотят убедиться, достоин ли он права почитаться равным среди них. — Возможно ли огню пребывать в холоде?
— В железе преобладает хладная стихия, — сказал Симеон, — вот и объяви нам, как содержится огнь в железе.
— Делом.
— Как это делом? Почему нож, лежащий перед тобою на убрусе, не сожжёт
Спафарий улыбнулся, но молчал.
— Не делом огонь есть в железе, — веско разъяснил Епифаний. — Ни! Но множеством или силою, а потому огонь можно извести притрением, а также ударением. Поговорим лучше о важнейшем. Читаем во святом Евангелии яко суть свидетельствующим на Небеси: Отец, Слово и Дух Святый. Отец есть Бог, Слово есть Бог, Дух Святый есть Бог. Убо три суть Бози?
— Три суть Лица, — сказал Спафарий. — Лица, а не три Бога.
— Бог Отец родил Бога Сына, иного от Себя. Выходит, иного Бога?
— Родил иное Лицо, а не иного Бога.
Епифаний напирал:
— Аще роди не инаго Бога, убо роди инаго не Бога.
Замкнулось лицо Спафария, сказал сухо, строго:
— Опровергнуть силлогизм философски я могу, но здесь нужно владеть полнотой богословского знания.
Лигарид пришёл на помощь московскому неофиту:
— Что вы испытываете господина Николая Спафария богословски? Прежде спросите, когда он слушал богословие?
— Я не богослов, но говорить о богословских материях могу! — Спафария задело уязвляющее великодушие владыки. Обратился, однако, к Епифанию: — Я отвечаю по моим силам, но отвечайте тогда и на мои вопросы. Что есть ангел, какое имеет служение?
Епифаний ответил:
— Ангелы, сотворённые Богом высшия человека, бесплотные, духовные существа, одарённые высшим разумом, свободною волею, всегда предстоящия пред престолом Божим, служащия Ему и прославляющий Его и посылаемый в служение спасению человеков.
— Святой Дионисий пишет: четыре высших чина предстоят Господу. Апостол же Павел говорит, что все ангельские силы служат Творцу. Нет ли здесь противоречия?
— Все ангельские чины суть служащие, — ответил Епифаний. — Едино служат, но вышнии служат нижних просвещающе.
— Нижние служат по чину, — сказал Лигарид, — а высшие паче чина.
В наступление снова пошёл Симеон Полоцкий:
— Уж коли про ангелов речь, скажи нам, господин, как ангелы между собой речи ведут, коли они бесплотны?
— Благодатию Божиею.
— Но что знаменует «благодать Божия»?
Спафарий молчал. Симеон сам ответил, выговаривая слова напористо, наставнически:
— Ангелы глаголят благодатию Божиею, ибо всегда благодать имут. У ангелов нет тайн друг от друга, ибо вси всегда во благодати суть.
— Какое нечаянное у нас состязание вышло!.. —
— Нечаянное, но приятнейшее, — просиял Симеон.
— Приятнейшая нечаянная смерть, — обронил Спафарий устало.
Между Полоцким и Лигаридом вдруг вспыхнул спор о различии разума духовного и письменного. Спафарий выступил примирителем:
— Не всё может человек знать.
Разговор перекинулся на латинские термины в богословии.
— Я греческое слушал богословие, не латинское, — отбивался от Полоцкого Спафарий. — Не знаю латинских терминов.
— Что глаголеши, господине Николае! — добродушно ужаснулся Лигарид. — Едина есть богословия, греком и латином.
Тут принесли на огромном подносе осётра, обложенного икрою и молоками.
— Отведайте, господа, моей терновочки! — предложил Артамон Сергеевич, приканчивая учёный спор. Он немножко страдал за Спафария: заклевали, совсем заклевали.
Вино было дивное, всех помирило, разъезжались с неохотою.
Артамон Сергеевич задержал Спафария:
— Мне показалось, Лигариду вроде бы не по себе стало, когда речь о Польше зашла?
Спафарий опустил голову:
— Не знаю, как и сказать. Дело давнее, быльём поросло.
— Ты всё-таки скажи. Мы — Посольский приказ, для нас дороже всего государево имя, как бы ему прорухи какой не было.
— В мою бытность в Кракове владыка Паисий Лигарид служил в костёле.
Артамон Сергеевич посмотрел на ладони свои и щёлкнул так, словно комара прибил.
— Слухи о том были. Но ведь услужить умел! Вовремя! Без него ну никак нельзя было обойтись. Выпьем, Николай, терновочки!
Выпили. Артамон Сергеевич глаза прижмурил:
— Хороша!
— Хороша, — согласился Спафарий. — Будто лето в себя вливаешь.
— Давай ещё, Николаша: я за тебя в споре стоял. Ты честный говорун. Не крутишься ужом.
Проводив последнего гостя, Артамон Сергеевич позвал к столу супругу и Керкиру.
— Говорили учёные мужи много, но кушали прилежно. Все блюда ополовинили, а то и подчистили, — и засмеялся. — Добрая была твоя затея, Керкира! На славу попотчевала. Вот только тебе прибыль невелика. По-латински лопотали. Мне иное Епифаний хоть растолковывал.
И вдруг Керкира сказала:
— Нулля эст х'oмини к'aуза философ'aнди, ниси ут б'eатус сит. Боярин Борис Иванович зело любил науки. Он и к Анне Ильиничне приставил было учителя. Она-то на память жаловалась, а меня Господь памятью не обделил. Не всё и теперь позабыла.
— Так ты поняла разговоры?
— Поняла... Борис-то Иванович, правду сказать, иные мудрости уважал. Эти всё про тайны Бога, а Борис Иванович хотел знать сокровенное о земле, о светилах, о минувших временах, о будущих.