Столыпин
Шрифт:
– Вот, Петр Аркадьевич, образ нашего Спасителя. Пред ним я молюсь в эту минуту. Благословляю вас этим родительским образом – да будет так!
Столыпин поцеловал Спасителя, не в силах ни возражать, ни благодарить.
– Помолимся, чтобы Господь дал нам силы в эту трудную для России минуту.
Николай II и сам приложился к иконе, повторяя:
– Помолимся…
Выходило какое-то небывалое братание двух совершенно разных людей. Общее разве то, что оба – прекрасные семьянины, но если Николай II не мог шага сделать без венценосной супруги, то Петр Аркадьевич, при всей любви к «милой, несравненной
Несхожие жены…
Несхожие характеры…
Но братание вышло вполне естественное. Единило чувство опасности, как во все смутные времена. Нечто древнее, языческое проступило. На этот раз не прозвучало даже ритуальное: «Слушаю и повинуюсь!» Кто часто слушается, тот часто и отступается, даже предает. Разве могли возникнуть подобные мысли в голове у последнего Столыпина?!
Право, жило в нем предчувствие: начавшийся век так просто не кончится…
Древнерусский ли служивый дворянин, древнезлатый ли боярский отпрыск, да хоть и саратовский крестьян, – не единым ли строем пройти должны сквозь назревающую грозу этого непонятного века?..
Наверно, в каждом русском жило предчувствие. И только всенародное братание, если оно возможно, спасет Россию…
Пока двое!
А там трое?
А там десятеро?
А там тысяча?
А там потысячно?!
Столыпины никогда не гонялись за царскими милостями. Но уезжал Петр Аркадьевич как с причастия.
Бессловесная клятва на крови?..
Не дай Бог и царям порушить такую клятву!
9 июля 1906 года Николай II подписал сразу два указа.
Первый – о назначении Петра Аркадьевича Столыпина председателем Совета Министров.
Второй – о роспуске Государственной Думы. Таврический дворец еще с утра заняли войска. Депутаты толпились на улице, как стадо баранов без пастуха…VIII
Петр Аркадьевич Столыпин, потомственный богатейший помещик, в одночасье – по сути, всего за три месяца после переезда из Саратова в Петербург – занял две главнейших должности: министра внутренних дел и председателя Совета Министров. Такого не бывало ни в старой, ни в новой России. На что не мог решиться отнюдь не глупый Витте – Столыпин решился. Но дал себе зарок:
«Служи монархии, но никогда не уступай монархам!»
С первого же шага началось невидимое, внешне верноподданническое, единоборство с монархом. Обаятельный, человечный, добрый… упрямый, нерешительный человек, живущий под каблуком своей немецкой женушки, – все странно смешалось в Николае II. При всем при том он понимал, что нет в его окружении другого более умного и решительного человека. Умнейший Витте качался как маятник, поэтому и остановился на полдороге. Межеумочный Горемыкин и вовсе заснул на своей должности. А Столыпин?.. Сразу же после исторического братания он поставил условие:
– Ваше величество, вы не станете возражать, если я очищу кабинет министров от наиболее одиозных фигур? От таких, например, как Стишинский, Ширинский-Шахматов?..
Николаю II были любы министры, которые никогда ни в чем не возражали… потому что ничего и не делали, но!..
– Разумеется, разумеется.
Он был рад и тому, что Столыпин
Новый кабинет министров Столыпин сформировал уже без оглядки на царя.
Но, конечно, с полным почтением. Каждую неделю приезжая с докладами. Если бы слышал Николай II одиночные размышления нового фаворита!
«Что есть Россия?!»
«Абсолютная монархия?..»
«Непонятно, невообразимо, абсурдно!»
В его мыслях многое смешалось…
Монархист по воспитанию… и республиканец по поведению.
Гонитель всех нынешних Емелек и Стенек… и ярый защитник покалеченных в глупой войне солдатиков.
Крупнейший родовой помещик… и земский вольнодумец, раздающий собственные поместья крестьянам.
Истинный отец голодного крестьянства… и разрушитель общины, которая худо-бедно держала сельскую круговую поруку…
Он именно с этого и хотел начать – с большого нарыва, образовавшегося на месте спасительной общины. Уже и грандиознейшие планы рисовал…
Одиноко затворившегося на Аптекарском острове реформатора опередила гремевшая на всю Россию браунингами и бомбами БО – Боевая организация эсеров. Даже Центральному Комитету своей партии не совсем подотчетная…
Во главе печально знаменитой БО стояли тоже двое совершенно не схожих людей. Везде двое! Как и на сквозном ветру спасителей России… как и в метельной замяти террористов…
Потомственный дворянин Петербургской губернии Борис Савинков… и потомственный еврей из западной черты оседлости Евно Азеф.
Неукротимый «генерал террора» – и неукротимый к тому времени, еще не разоблаченный полицейский провокатор, выкормыш начальника сыскной полиции Алексея Лопухина.
Но до громких и скандальных разоблачений было еще далеко. Даже министр внутренних дел только слыхом что-то слыхал, в детали не вдаваясь.
Опьяненные недавними терактами – смертями Плеве, великого князя Сергея Александровича, генерала Мина и других, – боевики собрались на задворках Российской многоглавой империи – в Финляндии. Там действовал закон, позволявший эмигрантам жить, по сути, открыто, опасаясь только петербургских ищеек.
На этот раз опасений не возникло. Все складывалось прекрасно. Единственное недоразумение – Азеф куда-то внезапно исчез. У Савинкова мелькнуло уже тогда некое подозрение, но он отвлекся, слушал своих боевых подельников.
Начал, как всегда, самый горячий – Василий Сулятицкий:
– Царя-Николашку нам пока не взять, будем дальше готовиться. Но Столыпин?.. Он пострашнее тюфяка в короне. Три месяца как стал полицейским министром и многих наших на виселицы спровадил! А неделю назад Николашка отдал ему и главную должность – председателя Совета Министров. Полный диктатор! Кровавый палач! Смерть!
– Ну-ну, – тихо, как всегда, покивал Савинков. – Кто следующий?
Не вкруг трибуны, конечно, сидели – вкруг накрытой камчатой скатертью стола. Дело происходило на сокрытой от больших дорог даче своего финского подельника. Ничего удивительного, что дача была превращена в закрытый отель. Для террористов. Если кто из шальных туристов забредал случайно, ответ был один: «Извините, мест свободных нет». Здесь посторонних не было. Говорили без обиняков.
Вторым заговорил Лев Зильберберг: