"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Ты мне лжешь.
Зимич хорошо видел конец этой сказки: наивный юноша соглашается стать богом и превращается в опасную безмозглую тварь, девушка умирает от отвращения в его… не объятьях, нет… В кольцах его упругого тела, покрытого чешуей…
– Почитай трактат. Разумеется, это копия.
– И что будет, если я не соглашусь?
– Да ничего не будет, – фыркнул Драго. – Просто ничего не будет. Проживешь свою глупую жизнь, будешь сочинять простенькие доморощенные сказочки и пописывать стишата любовницам, пока на любовь будет хватать сил. А потом состаришься и умрешь. Не оставив после себя ничего, кроме бастрюков. Если, конечно, когда-нибудь не превратишься в скудоумное чудовище и не начнешь пожирать
15–16 мая 427 года от н.э.с.
Инда не появился ни вечером во вторник, ни в среду, ни в четверг. Йока ходил завтракать, обедать и ужинать вместе с профессором, неизменно улыбавшимся в присутствии чудотворов, и некоторые метеорологи в коричневых форменных куртках подсаживались за их столик, а иногда и забирали Йоку с собой – рассказать о станции, показать приборы для измерения силы ветра, подземных толчков, давления и температуры. Это Йоке нравилось гораздо больше уроков Мечена: они тяготили его, вызывали странное, давящее чувство, от которого хотелось поскорей отделаться.
Каждую ночь к нему приходила танцующая девочка. И теперь он уже не обманывал себя, зная, что все это происходит наяву. Но то, что она призрак, почему-то его не задевало. Наоборот, сделало ее образ еще более таинственным и притягательным. Он не видел в ней ничего страшного и никогда бы не поверил, что она может желать кому-то зла и тем более – причинять кому-то зло. Она была беззащитна и трогательна. И однажды Йоке вдруг подумалось, что она умрет, если он не даст ей той силы, за которой она к нему пришла. Ее танец был мольбой. Она не выпрашивала и не требовала платы, она умоляла. Йоке казалось, что он видит на ее глазах слезы, хотя ничего подобного разглядеть, конечно, не мог. Он чувствовал себя ее защитником и покровителем и, засыпая, грезил о ней-настоящей.
Мечен относился к этому странно: словно в этом было что-то постыдное, грязное. Он редко говорил об этом и всегда прятал глаза. Как будто хотел, чтобы Йоке тоже стало стыдно. Расспрашивать об этом Йока не стал: ему не нравилось расспрашивать Мечена, тот всегда сползал на какие-то скользкие гнусности, вроде «опасных животных» и «осознания своего места».
В эти дни Йока словно раздваивался: будто и не с ним все это происходило, будто он попал в какую-то игру, из которой может выйти в любую минуту, стоит только сказать: «Я больше не играю». Может быть, потому, что был далеко от дома, от привычной обстановки, окруженный незнакомыми людьми. Может быть, потому, что все его существо восставало против слов Мечена. Уроки профессора оставались для него чем-то несерьезным, ненужным, а то, что происходило за пределами свода, манило и продолжало вызывать восторг. Йока редко путался в мыслях, но тут ему не составляло труда отодвигать неудобные мысли в сторону, забывать о них, словно их вовсе не существовало. Он не желал делать никаких выводов, не выстраивал столь любимых им логических цепочек и – что самое удивительное – не проявлял любопытства, не старался узнать больше, чем знал. И если бы кто-нибудь сказал ему тогда, что он попросту боится думать, Йока бы в это не поверил.
Его жизнь рушилась, как нависший над водой берег, каждый шаг был новым обвалом, и он чувствовал это, но упорно цеплялся за старую жизнь, за прежние мечты и иллюзии, хотя почвы под ними уже не осталось. Если бы вычеркнуть из происходящего Мечена и его слова, то все было бы не так парадоксально и безнадежно. И Йока вычеркивал. Он отказывался принимать существование профессора, заранее объявив и его науку, и его самого абсолютной ложью. И вместе с тем понимал, что это не ложь. Но делать выводы не спешил.
Он очень хотел поговорить с Индой и не сомневался, что Инда все расставит по своим местам и объяснит так, что в это можно и нужно будет поверить.
А
И, конечно, Йока хотел бы встретиться со Змаем. Змай редко что-то объяснял и даже наоборот – любил напустить тумана, но его туман не пугал и не рушил почвы под ногами.
За три дня станция Йоке наскучила, он обошел ее вдоль и поперек, но то, что лежало за пределами свода, наскучить не могло. Только поэтому он не стремился домой, благоразумно откладывая встречи со Змаем и Важаном на потом. И не верил словам Мечена о том, что домой его никто теперь не отпустит.
В школе Йока привык к физической нагрузке: и к пробежкам по парку, и к урокам борьбы и фехтования, и к военным играм. Здесь же он либо проводил время с Меченом, либо валялся на кровати с книгой. И на четвертый день почувствовал, что ему не хватает привычного режима, который он всегда так ненавидел.
– А в вашей колонии мальчики занимаются физкультурой? – как-то раз спросил он у Мечена между делом.
– У нас в колонии есть не только мальчики, но и девочки. И физкультура для них – излишнее развлечение. Мрачуну не требуется хорошая физическая подготовка, напротив, она ему только вредит.
– Вот как? Почему же?
– Я уже говорил, что мрачуны – это опасные животные. Незачем делать их еще более опасными.
Йока проглотил сарказм профессора, но на следующее утро поднялся пораньше – задолго до завтрака – и, пока его не видели, вышел со станции. Никто его не держал и не препятствовал его уходу – это ему понравилось и вселило надежду: если чудотворы ненавидят Мечена, ничего удивительного в этом нет. А Йока тут вовсе не пленник, и разговоры профессора о мрачунах не стоят выеденного яйца.
По небу бежали темные тучи, но рассеивались прямо над головой: свод не пропускал их в Обитаемый мир. Порывистый ветер подвывал и грозил сшибить с ног, да и подземные толчки, к которым Йока успел привыкнуть, сбивали ритм бега. Он отбежал по дороге примерно на половину лиги и вернулся назад – это было скучновато: никто не звал соревноваться и не подгонял окриками в спину. Спортивной площадки возле станции не было, но Йока использовал в качестве перекладины лестницу на вышку с многочисленными флюгерами. А потом облился водой из колонки, поставленной возле входа в столовую.
Чудотворы, пришедшие на завтрак, одобрительно ему улыбались и даже заговорили о том, что на станции нужен спортивный зал. Только профессор Мечен, встретивший его в спальне, был мрачным и недовольным. Йока ничего ему не сказал, растерся полотенцем и оделся к завтраку.
День прошел так же, как остальные: до обеда Мечен рассказывал Йоке об энергии, которую трансформируют мрачуны: чем она опасна, как ее можно измерить. Он даже привез из Брезена несколько потрепанных учебников и задавал Йоке что-то вроде домашних заданий, которые тот делал в одиночестве после обеда. Учебники Мечена показались Йоке куцыми: каждая глава в них словно умалчивала о чем-то. Йока подозревал, что составитель учебника так старательно обходил «узкие места» и так хотел непротиворечия с теоретическим мистицизмом, что напрочь позабыл о логике. Книга о мрачунах, которую дал Важан, тоже не раскрывала всех противоречий, но ставила вопросы таким образом, что на них хотелось искать ответы. А главное – эти ответы можно было найти, стоило только немного подумать.