"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19

Денисова Ольга

Дед с Гневушем успели уйти в лес, и не зря: разглядев дедову избу, Надзирающий требовал выдать колдуна, пособника Зла, и его будущего преемника, но Спаску тогда никто колдуньей не считал. Гвардейцы пытали мужчин, а когда ничего не добились, заперли и их в дедовой избе. Хижины из торфяных кирпичей только поначалу горели неохотно, а когда занялись, пламя взметнулось до самых туч.

Дед поднял тревогу, и подоспела помощь из двух соседних деревень – им тоже грозило разорение. Надзирающий говорил об очистительной силе огня, о том, что огонь поднял бы «всех этих несчастных, не ведающих Добра» прямо в мир чудотворов,

мир вечного счастья. Его самого отправили в мир вечного счастья, кинув в горящую хижину. За ним последовали и оставшиеся в живых гвардейцы. Спаска запомнила их предсмертные крики и запах горелой плоти, примешавшийся к запаху крови и вспоротых животов.

Видно, в Хстове так и не узнали, что произошло с отрядом сборщиков податей, потому что в тот год никто больше не приезжал.

А через полтора года болото добралось до Гневуша. Не просто лихорадка – моровая язва пришла с болот, и эта смерть была не менее безобразной, чем смерть в огне: тело постепенно покрывалось болячками, которые гноились, а потом превращались в отвратительную коросту, иногда совсем черную. В деревню ее принесла нищая старуха, прятавшая лицо под куколем. Спаска увидела ее издали: та брела по гати, опираясь на посошок, и рука ее, накрытая полой плаща, тряслась от напряжения. Вряд ли Спаска могла бы объяснить тогда, что ощущала: старуху прислало болото. Как Гневуш когда-то шел в его разверстую пасть, так и она не могла противиться шепоту из глубины трясины. Только Гневуш хотел умереть, а старуха шла убивать.

– Не пускайте ее, не пускайте! – кричала Спаска и билась в руках матери. Но о моровой язве тогда никто еще не слышал.

На крики прибежал дед, подхватил Спаску, крепко сжав ей руки и ноги, и унес к себе в избу. Старуха остановилась только напиться воды из колодца, молча прошла через островок и двинулась по гати дальше, в соседнюю деревню. И озорные любопытные детишки бежали за ней, стараясь подскочить поближе и откинуть куколь с лица, а кто-то из женщин сунул нищенке узелок с вареной репкой.

Слух об оспе пришел дней через пять, раньше, чем в деревне появились первые больные, и многие бежали прочь, но мор летел впереди бежавших: меньше трети вернулись домой живыми. Гневуш заболел одним из первых и заразил двух сестер. Спаску и самого младшего внука, годовалого Ладуша, дед забрал к себе, едва у Гневуша началась горячка. Ратко десять дней ломал руки над его постелью и выл: его сын, его гордость – преемник колдуна – умер у него на глазах, и дед ничем не сумел помочь. Спаска знала, что Гневушу помочь нельзя, – он не хотел выздоравливать, его манило болото. И смерть пришла к нему как избавление от страданий, а болоту достался лишь пепел и прах. Дед очень горевал из-за Гневуша, почти не разговаривал и совсем не спал.

В хрустальном дворце все было иначе: его хозяин не подпустил близко старуху в куколе, спас Гневуша и Спаскиных сестер. И Ратко уже не воротил от него нос, а пожимал протянутую ему руку. Спаска показывала Гневушу свой волшебный дворец, и он не смеялся над ней и не обижал ее. Когда Спаска рассказала об этом деду, тот долго и пристально смотрел на нее, а потом погладил по голове и произнес тихим, чуть надломленным голосом:

– Нельзя грезить о мертвых. Из этих грез нет выхода.

На следующее утро Спаска проснулась и увидела хозяина хрустального дворца

посреди дедовой избы. Он был зол и испуган, расхаживал перед очагом, размахивая руками, и ругал деда. «Безмозглый старый хрен» было самым мягким, что он тогда сказал.

– Ты должен был стоять у ворот замка Сизого Нетопыря еще до того, как пошел слух об оспе!

– Кто бы меня туда пустил? – орал в ответ дед.

– Значит, ты должен был сломать ворота!

– А сам ты где шатался столько времени?

– Я был далеко. Я вернулся, как только узнал.

Отец нагнулся над постелью Спаски и долго всматривался ей в лицо со страхом и надеждой.

– Она здорова, – проворчал дед. – Змеиная кровь…

Отец покосился на него недовольно и поднял перепуганную Спаску на руки. Но, подумав, опустил ее обратно в постель и сначала завернул в свой теплый меховой плащ. (Дело было зимой, шли ледяные дожди, а иногда над болотом кружились снежинки. Только они сразу таяли.)

– Помнишь меня, кроха? – спросил он, прежде чем снова поднять ее на руки.

– Да откуда! – фыркнул дед. – Она совсем махонькая была.

– Я помню, – сказала Спаска. – Ты подарил мне колдовской камень.

Отец ногой распахнул перед собой дверь и вышел из избы.

– Распрягай лошадь. Верхом поеду.

– Да ты, братец, совсем спятил? – Дед присвистнул и постучал кулаком по лбу. – Сам убьешься и дитё угробишь!

– Распрягай, говорю. С телегой твоей мы и за неделю до Волгорода не доберемся.

Дед оказался прав: конь бился и не слушался поводьев, трясся и ржал, словно в горящей конюшне, пока отец не ударил его промеж ушей так, что у коня подогнулись передние ноги. Но и после этого он дрожал и несся вперед не разбирая дороги. Спаска помнила только, как вцепилась в безрукавку отца, чтобы не упасть, и всю дорогу сидела, уткнувшись лицом ему в грудь. Конь совсем его не слушался и мчался, не замечая натянутого повода, шарахаясь в стороны от встававших на пути деревьев. Дорога показалась ей слишком долгой, Спаска устала, от тряской езды и напряжения занемело все тело, а особенно пальцы. На спине плащ промок от дождя, но холода Спаска не чувствовала – дыхание отца было горячим и тяжелым, а по лицу его на безрукавку стекали дождевые струи.

Отец хотел выехать с гати на тракт, но конь понесся по полям, раскинувшимся вокруг, и не желал никуда сворачивать. Пока не провалился в овраг, ломая передние ноги. И отец, и Спаска вылетели из седла через его голову на колючую стерню.

Отец поднялся не сразу, но тут же поставил Спаску на ноги, неловко отряхнул и спросил:

– Не ушиблась?

Она покачала головой: отец упал на бок, крепко прижимая ее к себе, она не могла ушибиться.

На дне оврага надрывно ржал конь, силясь подняться; отец оглянулся и вздохнул:

– Я так и знал, что этим кончится…

Он потер ушибленное плечо и чуть прихрамывая направился к лошади. Спаска услышала тихий шорох лезвия, выскальзывающего из ножен, и поняла, что сейчас будет. Отец оглянулся, словно почувствовав ее взгляд, снова вздохнул и сказал:

– Отвернись, кроха…

Спаска не стала отворачиваться, смотрела отцу в спину: он не хотел убивать коня, жалел его. Он знал, что так нужно, но рука его дрожала. Дождь вдруг пошел сильнее, и к мелким его каплям примешались мокрые снежинки.