"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Какая разница? Со змеей, конечно, лучше бы получилось. Шуму было бы гораздо больше. Но ты же о змее не знал, поэтому спасибо.
– Считай, что я спасал Градко. – Волчок вскинул глаза – смерти Градко он вовсе не желал.
– Вряд ли бы он умер от укуса этой змеи. Здоровый мужик. Поболел бы с месяц-другой. А бойцы у Знатуша проверенные, он бы ни на секунду не задержался, успел бы уйти. А не успел – значит, не судьба. На войне как на войне.
– А что, разве колдуны знали, что мы на Змеючьем гребне?
– Конечно знали. С самого начала было понятно, что колдовать придется под прицелом.
– Славуш? Это лазутчик, которого мы поймали у поворота к замку? – удивился Волчок.
– Ну да. Разведчик. Я не понял только, почему Знатуш позволил ему уйти. Сомневаюсь, что его мог обмануть пятнадцатилетний пацан.
– Ему велел этот… Дертский… То есть не дертский, конечно… Господин Красен.
– Вот как? Чудотворы пожалели юношу? – Змай подался вперед. – Мне это кажется сомнительным…
Значит, все же чудотворы…
– Нет. Наверное, не пожалели, – ответил Волчок. И рассказал про невидимый камень и про то, как господин Красен велел о нем забыть.
Хозяйка трактира, шелестя множеством юбок, подплыла к столу и поставила перед Волчком широкую тарелку с оладьями, щедро смазанными медом.
– Кушай, сынок. Щас еще молочка принесу.
– Эй, а мне можно молочка? – спросил Змай.
– И тебе, и тебе, мое золотце. – Хозяйка поцеловала его в висок. – И молочка, и пирожка с курочкой.
Она уплыла обратно в кухню, а Змай откинулся на спину стула и пробормотал себе под нос:
– Невидимый камень, значит? Никогда бы не подумал… Не говори никому об этом, ладно?
– Что, подаришь мне еще одну книжку? – усмехнулся Волчок.
– А ты хочешь книжку? – засмеялся Змай. – Слушай, а эти… господа… Они с вами в Хстов вернулись или на Змеючьем гребне остались?
– Остались. Я еще удивился: что им там делать, если все колдуны разошлись? – Волчок наворачивал оладьи – горячие и пышные.
– Это тоже интересно… Значит, портал все же действует.
– Какой портал?
– Не обращай внимания. Это я так, о своем. Как идет служба? Не за страх, а за совесть? Весело, я смотрю.
– Я не хочу служить в гвардии, – сказал Волчок и потупился. – Я уйду.
– Погоди. Не руби с плеча. Я составлю тебе протекцию – будешь служить где-нибудь в канцелярии. Писать умеешь?
Волчок покачал головой.
– Научишься. И с хлебным вином кончай.
Змай приподнялся, услышав шлепки босых ног на лестнице, и в трактир вбежала кроха – в той же белой рубашке с оборками, с растрепанными волосами. В руках она прятала свою серебряную подвеску, но даже сквозь плотно сжатые пальцы наружу пробивалось молочно-белое свечение.
– Татка! Татка! Смотри! – то ли с испугом, то ли с радостью крикнула кроха, но тут же осеклась, увидев Волчка, насупилась и попятилась, покрепче прижав подвеску к себе.
Лицо Змая изменилось до неузнаваемости. Он побледнел, рот его приоткрылся, брови встали домиком – показалось, что на глазах его мелькнули слезы.
– Не бойся… – сказал он чужим, дрогнувшим голосом, выходя из-за стола. – Это и есть Волче-сын-Славич, который опрокинул ведро, когда тебя хотели украсть гвардейцы.
Стул с грохотом повалился на пол –
Девочка взглянула на Волчка посмелей. И в этот миг Волчок подумал, что правильно сделал. Стоило опрокинуть ведро только для того, чтобы это чудное дитя его не боялось. Змай же опустился перед дочерью на одно колено и обеими руками разжал ее пальцы.
26 апреля 422 года от н.э.с. Исподний мир
На праздник четырех четверок в замок прибыли и гости из Кины – закутанные в плащи, со смуглыми, сухими лицами. Отец сказал, что смуглой кожа делается от солнца. Приехали они к Милушу, прослышав о том, что он умеет лечить колдунов от яда желтых лучей. Они привезли с собой парня лет четырнадцати, но Милуш, едва взглянув на него, сказал, что его болезнь с желтыми лучами никак не связана.
Больной из Кины вообще не был колдуном. Никто из его родственников тоже не был колдуном. Он родился в маленькой деревеньке, и семья его была такой бедной, что мальчика продали торговцу детьми из большого города. Что с ним было дальше, никто не знает, но неожиданно он вернулся в деревню. Он вернулся колдуном. Нет, не деревенским колдуном, которого слушают даже старики, который лечит болезни и читает книги. Единственное, чему он научился, – нести силу из Верхнего мира. То, чему научиться нельзя, с чем можно только родиться. Но даже это он делал не так, как колдуны: он не умел поднимать ветров и гнать облака, он выплескивал силу комками, которые были подобны пушечным ядрам, и эти ядра разили всех, кто оказывался рядом. Прежде чем его односельчане позвали колдуна из соседней деревни, парень убил трех своих братьев.
И при этом он был совсем, совершенно, полностью безумен. Он не умел говорить, с трудом удерживал равновесие и при ходьбе широко и неловко расставлял ноги, взгляд его ничего не выражал и не мог удержаться на собеседнике, зато легко и надолго проникал в межмирье. Он с удовольствием ел сырое мясо или дождевых червей, не умел пользоваться ложкой, пускал слюну и не вытирал нос.
Милуш, только взглянув на него, сказал, что это не следствие падучей, которая может разрушить разум. Колдун, отравленный желтыми лучами, становится безумным и умирает, если не выходит в межмирье, а здесь дело обстоит иначе: безумие позволяет парню выходить в межмирье.
Отец же, услышав рассказ о комках силы, сравнил их с «ударами чудотвора». Он многое знал о чудотворах, и Спаска тогда не задумывалась, откуда он это знает. Взрослые в ее окружении знали не только больше нее, но и больше других. Например, Милуш – о ядовитых желтых лучах, а Свитко – о травах.
Никто сразу и не понял, что кроется за сравнением отца, и даже подумывали о том, что нужно убить безумца, пока он не покалечил кого-нибудь в замке. И тогда отец объяснил: удар чудотвора – это оружие. И мальчик этот все равно что пушка, которая хороша на крепостной стене, но бессмысленна и опасна в трактире. После этого отец сразу засобирался в Кину, не желая дожидаться, пока Милуш исследует неведомую и грозную способность безумца. Однако Милуш все же уговорил его немного повременить: добираться до Кины нужно было не меньше месяца, а то и больше, а ждать – всего недели две-три.