"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Вот, судья. – Он махнул тетрадью. – Это все, что мне оставили от записей моего отца. А отец, между тем, вел очень подробные дневники.
– Скажите, а кто забрал остальные записи?
– Я не знаю. Я был в клинике тогда. Дядя сказал, что полиция, но это наверняка были чудотворы.
– Почему вы так думаете? – Йера тоже считал, что это были чудотворы, но ему требовались доказательства, а не домыслы.
– А кому еще это нужно? Мой отец был настоящим пророком, ничем не хуже Танграуса. Между прочим, он предсказал рождение Врага. Вот, слушайте. – Горен сел на пол, пролистал тетрадь, бегая глазами по страницам, и начал: – «Мне было видение: Внерубежье явило мне лик Врага. Это мальчик-мрачун, сирота. Он смугл и темноволос. Чудотворы теперь
Йера вздохнул: это очень мало напоминало предсказание. Как назло, голова кружилась и мысли путались.
– Вы позволите мне взглянуть?
– Конечно. Смотрите. Только у отца был довольно скверный почерк и писал он карандашом.
Йера взглянул на кривые строки (несмотря на то, что тетрадь была разлинована) – к горлу тут же подкатила тошнота, будто он попытался читать в авто, от чего его сразу укачивало.
– Я полагаю, было бы верхом бестактности попросить вас дать мне эту тетрадь на время…
– У меня есть две копии. Но они лежат в банковских ячейках, дома я их не храню. – Горен посмотрел на Йеру с некоторым превосходством. – Давайте я сам буду вам читать. Вот это, например: «В основе поклонения Внерубежью лежат дремучие инстинкты первочеловека и его ужаса перед природой. Я на себе испытал его могучий зов, но странным мне кажется то, что на него откликаются люди незаурядные, явно превосходящие других интеллектом и силой характера. Я бы не понял, что заставляет именно их служить этой несомненно разумной силе, если бы не ощутил, какой соблазн она в себе несет. Она соблазняет Вечностью. Признаться, и я готов был преклонить колена, стоя на грани Обитаемого мира и глядя этой силе в лицо. Не в мольбе, что свойственно людям слабым, а в бесконечном почтении». Не правда ли, это очень поэтично, судья?
Йера кивнул.
– А вот еще: «Нет, не страх порождает мою меланхолию, а бессмысленность существования в ожиданье скорого конца. И особенно бессмысленным оно кажется, если известна дата не только собственной смерти, но и смерти сына. Поклонение Внерубежью спасает именно от безысходности, превращает смерть в бессмертие, в Вечность. Эта иллюзия, внушаемая Внерубежьем, для многих поразительно сладка и притягательна, она недоступна пониманию людей с неразвитым абстрактным мышлением, и, попробуй я описать это словами, я буду неубедителен. В самом деле, превращение в песчинку Внерубежья – это ли не соблазн, ради которого стоит отрешиться от сущего? Однако именно этот соблазн способен толкнуть человека на презрение интересов человечества и заставить отдаться иному служению: положить жизнь на победу Внерубежья».
Йера не очень хорошо понимал, о чем идет речь, но в самом деле нашел написанное поэтичным. «Зеленая пери» действительно окрыляла, и он, вспоминая черные ветры Внерубежья, легко представил себя песчинкой в бесконечном круженье над растресканной землей.
Горен перевернул страницу дневника.
– А это стихи моего отца, навеянные Внерубежьем…
Я стою на краю пустыни, Я смотрю на колонны Тайвы. Я бывал здесь и раньше. Помнишь? Не написано мое имя На пилястрах отбитым камнем, Угольком на седом фронтоне. На песке я писал сонеты – Непонятно каким девчонкам, Из какой-то другой Вселенной. И горячим дыханьем ветры, Как наждачкой, сдирали строчки С кожи Тайвы – мои куплеты. Я оставил миру не много: Пару мудрых слов на заборе, Пару глупых –39
Перевод Натальи Каравановой.
– Выпьете еще, судья? – Горен поднял от тетради горящие глаза.
– Пожалуй, – неожиданно для себя согласился Йера.
– Я много раз слышал голос Внерубежья. – Горен поднялся и вернулся к «столу». – Но, видно, такой сторонник, как я, Внерубежью без надобности, меня оно не зовет и не соблазняет, только предупреждает. А отцу оно отомстило за то, что тот ему так и не поклонился.
Второй бокал абсента напрочь лишил Йеру рассудка и памяти.
6 июня 427 года от н.э.с. Исподний мир
Славуш пришел на Лысую горку через час после того, как Волчок дал ему знать о необходимости разговора. Красен, сам того не желая, натолкнул Волчка на мысль о встрече в землянке – и не видно никому, и не слышно. Конечно, заставить Красена стучать молотком по засову Волчок не мог, но он не сомневался в том, что чудотвор спит, – ему и в голову не придет, что его секретарь встречается с кем-то на болоте по ночам.
Волчок поставил перед дверью свечу, которая была хорошо видна со стороны замка и незаметна со стороны Змеючьего гребня, а в ожидании встречи просто немного подремал.
Славуш надел на себя плащ болотника, только обошелся без куколя, тем более что ночь после солнечного дня была ясная и теплая. Когда он вошел, дверь не скрипнула – Волчок взял с собой масло, но, оказывается, Красен его уже опередил, петли были не только хорошо смазаны, но и плотно пригнаны друг к другу, чтобы не стукнули ненароком.
Славуш внес свечку внутрь и поставил на стол. Волчок не слышал его шагов, поэтому вскочил только тогда, когда в дверях блеснул свет.
– Здравствуй, – сказал Славуш, садясь на табуретку возле стола.
– Здравствуй, – ответил Волчок и сел напротив. – У меня довольно много сведений. Ты будешь записывать?
– Нет, я запомню. Не беспокойся, у меня очень хорошая память. Но сначала возьми… – Славуш протянул через стол пухлый запечатанный пакет. – Это Спаска тебе просила передать.
Волчок спрятал пакет за пазуху и заговорил о деле, чтобы скрыть смущение.
– Я начну с главного. С убийства Змая.
Он подробно рассказал о том, что ему поведал Красен. О том, что не смог подслушать разговор с человеком из замка и увидеть его тоже не сумел. Славуш не удивлялся, не ужасался – только кивал и сосредоточенно прищуривал глаза. Точно так же он кивал, когда Волчок говорил об обозе с хлопком из Кины, который пойдет не по Южному тракту, а в объезд, через Рух и Дерт. О запрете Государя на ввоз дертского железа и о том, как храмовники обойдут этот запрет. О лиццком легионе гвардейцев, которые к началу июля будут в Хстове, и о кинских наемниках, уже выступивших из Къира. А пакет, полученный от Спаски, жег грудь, и трудно было отделаться от мыслей о ней, особенно рядом со Славушем.
– По-видимому, делать порох будут в двух местах, в лаврах. Они не называли их вслух, говорили «в первой лавре» и «во второй лавре». Хранение пороха и изготовление снарядов они еще не обсуждали.
Только в конце доклада Славуш кашлянул и сказал:
– Ты не думай, я понимаю, насколько это важные сведения. И не беспокойся, я ничего не забуду.
Волчок сам легко запоминал каждое сказанное в его присутствии слово, поэтому не сомневался, что Славуш ничего не забудет.
– Если будет что-то еще – подавай сигнал. Или я приду, или Змай. – Славуш поднялся, направился к двери, но замялся и оглянулся: – И… я хотел сказать…