Шрифт:
Часть I. Анжелика и тролль. Глава 1. Ангел во плоти
Я глубоко верую в мудрость Господа Бога.
А одним из главных проявлений мудрости является чувство юмора…
Иоанна Хмелевская
Пролог
Заглянуть в чей-то рот — всё равно, что заглянуть в душу, в бездну тайн этой души, ибо внешнее отражает внутреннее, даже такое скрытое внешнее, как зубы, а зубной канал подобен глубокому тайному колодцу, уводящему в лабиринты сокровищниц сознания
Эта своеобразная философия, которую исповедовал гений стоматологии, мудрец и дамский угодник, завотделением крошечной районной стоматологии Лев Борисович Кац, в своё время не вдохновила красавицу Анжелику Малинину, и она со вздохом облегчения уволилась с должности стоматологической медсестры, которую за год до этого с огромным трудом и по большому блату для неё исхлопотали мама с папой по шапочному знакомству с Львом Борисовичем. Но родители уехали жить к её обеспеченному старшему брату в Питер, а она больше не могла мириться со своей неромантичной работой и согласилась на предложение одной старой знакомой поработать продавцом вечерних платьев во вновь открывшемся прилично-дорогом бутике в огромном торговом центре.
Только шагнув в прохладное благодаря работе кондиционеров помещение, наполненное таинственным шорохом шёлковых платьев, Анжелика поняла, что с медициной в её жизни покончено навсегда. С вожделением разглядывая будущий товар, поражающий изысканностью кроя, качеством тканей, богатством цветовой гаммы и изяществом аксессуаров, Анжелика чувствовала себя принцессой в собственной гардеробной огромного замка. И тут её постигло первое разочарование её новой волшебной жизни. Рабочей формой продавцов были узкие синие джинсы и простенькие чёрные маечки навыпуск, скрадывающие фигуры…
Часть I. Анжелика и тролль
Слепое везение и слепое
Глава 1. Ангел во плоти
Возраст женщины выражается в килограммах.
Иоанна Хмелевская
Утро входит в мою сознательную жизнь независимо от выходных и времён года одинаково — обрывком чудесного сна, улетающего в мир сновидений, краешком пламенеющего крыла задевающего ресницы спящей хозяйки. Я распахиваю глаза, словно пытаясь досмотреть волшебный сон про волшебную любовь, и окончательно просыпаюсь. И каждый раз шумно вздыхаю, выражая таким образом разочарование окружающей реальностью.
Главное разочарование всякий раз ожидает меня при встрече с зеркалом. Оттуда на меня смотрит вовсе не воздушная изящная фея с золотыми кудрями и лучистыми голубыми глазами, какая живёт в моём сознании с самого детства, а пышнотелая статная брюнетка с бюстом, как говаривал мой первый муж «на четвёрочку», с томными карими глазами, украшенными длинными густыми ресницами, делающими меня чем-то похожей на мультяшную бурёнку. Бюст и бёдра стекаются в тонкой талии, делающей мой силуэт рельефно-гитарным, весьма затрудняющим выбор одежды.
Контрастный душ, профессиональная чистка зубов как вредная привычка с прошлой жизни и вот оно — второе потрясение: весы. Электронные стеклянные весы с множеством омерзительных
Так, всё! Жиру бой! До моего дня рождения остаётся ровно неделя, так что я должна вписаться в запланированное платье. Прощайте безешки и эклеры и да здравствует морковка и свежие огурцы!
— Ма-ам! — раздался в уютной трёхкомнатной хрущёвке медвежий рёв.
Сыночка мой проснулся!
— Да, дорогой!
Я оборачиваюсь и с материнским умилением смотрю на двухметрового, заросшего трёхдневной щетиной, двадцатилетнего детину атлетического сложения с родными карими коровьими глазами.
— Мам, мы с парнями через неделю заваливаемся к «Петровичу» на шашлыки с раками по поводу моей днюхи. Подкинешь деньжат? Зачту как подарок!
Я обречённо вздыхаю. Как это я запамятовала, что двадцать лет назад сдуру родила сына в собственный день рождения? Теперь мы с ребёнком вечно падаем накануне своих именин первого июля в бездонную финансовую пропасть. Подлая мысль о том, чтобы не давать, мелькнула в сознании и растаяла: материнский инстинкт оказался сильнее голоса разума.
– Конечно, сыночка, подкину. Сколько?
Толик, названный в честь деда, моего папы, озвучивает сумму с дедовской невозмутимостью. Во мне же просыпается возмущённое негодование.
— Сколько?!
— Ма, ну мне же двадцать!
— А мне сорок! И что с того? У меня типа тоже днюха! — перехожу я на язык, понятный ребёнку.
— А тебе же в этом году отмечать нельзя! — со злорадным торжеством пятиклассника, подловившего училку на случайной ошибке, выдаёт сынуля, сияя людоедской улыбкой.
— Как это нельзя? — растерянно спрашиваю я.
— Потому что сорок! Сорок лет не отмечают!
Я замираю, поражённая этой мыслью. В голове тут же возникают белый лист и чёрный маркер, который мысленно делит этот лист пополам, разделяя на две колонки плюсы и минусы обрушившейся на мою едва проснувшуюся и ещё даже не причёсанную голову информации.
Та-ак, отмечать нельзя, не будет кучи букетов и комплиментов, это минус. Зато не будет и кучи никчёмных сувениров, которые и не выкинешь, и без слёз не взглянешь, это плюс. Не будет весёлого застолья с тостами в мою честь. Это минус. Зато не надо накрывать поляну и мыть гору посуды, да и вообще не надо делать уборку до и после гостей. Ого! Сразу три плюса! А как же запланированное платье? Худеть пора в любом случае! Ну, схожу одна в ресторан. Или с подругой — на романтичную охоту. Так, это тоже плюс! Ладно, подкину сыну ещё пару штук.