Страдания среднего возраста
Шрифт:
— В смысле? Да и не мой он вовсе, — поморщилась я при мысли о тролле.
— Да твой! Всю дорогу свой пиджак нюхал и шептал чушь какую-то!
— Какую именно чушь, — уточнила я, тоже переходя на шёпот и оглядываясь на подсобку, в которой копошилась Ленуся.
— Что-то вроде: «мама-мия», «роза», «бахча» и «Бахчисарай». И всё носом своим в пиджак зарывался и обнимал его, маньяк! — завершила Викуся трагически, — слушай, а при чём тут бахча?
Я нахмурила лоб, что-то такое вспоминая, встала с шаткой табуреточки,
— Нотки дыни, гибискуса и сандалового дерева, — прочитала я на упаковке.
— Нотки дыни. Вот тебе и бахча, — протянула Викуся.
Мы переглянулись и расхохотались.
— Чего ржёте, кобылы? — поинтересовалась коровоподобная Ленуся.
— Бахча, — загибаясь от хохота, — пропищала Викуся.
— Ага, бахчисарайская, — закатывалась я.
— Дуры, — пожала плечами Ленуся, скрываясь в подсобке.
Колокольчик над входом тоненько тренькнул, и в «Торжество» вошёл тролль с малой свитой. Мы заткнулись и вытянулись по стойке «смирно».
— Э, дядя Тарик, — первой опомнилась Викуся, — рады вас видеть. Можем мы что-нибудь для вас предложить? Можем чем-то помочь?
— О! — он словно не ожидал нас тут увидеть и явно обрадовался встрече.
— Здравствуйте, Виктория, добрый день, мой, ангел, — чуть поклонился он мне, — но помощь нужна не мне, а моей, гм, племяннице, — и он вытолкнул из-за спины столь прозрачное существо, что я не сразу рассмотрела, кто это.
В центре узкого прохода между рядами стоек с одеждой стояла тонкая и звонкая девушка лет восемнадцати, миловидная, с красиво уложенной чёрной косой, добрыми чёрными глазами, в джинсиках и чёрной маечке, под стать нам, но худющая, как трубочка для коктейля.
— Испортила на выпускном платье шампанским, попыталась отстирать и отгладить и испортила окончательно. Расстроилась, бедняжка. А я сказал, что это не повод для расстройства. Правда же? — обратился он к нам за поддержкой.
— Ну, конечно, не повод! — тоном знатока согласилась я, — у нас прекрасный выбор платьев. Можем подобрать похожее, или совсем новое, для разнообразия.
Девчонка смущённо улыбнулась. Викуся окружила её вихрем заботы и утащила выбирать наряды и в кабинку. Охрана выдвинулась за периметр бутика.
У кассы остались только мы с Тариком.
— Прекрасны, как утренняя роза, — шепнул он.
— Или как дыня, — не удержала я рот на замке.
Он хитро на меня глянул и вдруг широко улыбнулся.
— А вы знаете, мой ангел, как красивы дыни ранним утром, покрытые горным туманом и капельками росы, золотящиеся в первых лучах солнца тёплыми янтарными боками с тонкими изумрудными прожилками?
— Н-не, — обалдело вымолвила я, не подозревая в тролле такой поэтичности.
Мы уставились друг на друга и вдруг смущённо улыбнулись. Не было
— Мама работала на бахче нашего соседа. Я до сих пор помню этот божественный и родной запах. Мама была сущим ангелом. Как вы.
— Ну, что вы. Какой там ангел! Как ваша голова?
— Болит. Ей не хватает ласковых женских рук.
— В нашей травматологии…
— Нет-нет! Никаких травм! Это душевная рана!
Я метнула на него взгляд из-под ресниц такой же тонкий и острый, как они.
Он уже вжился в роль базарного милашки, этакого соблазнителя с гор, и плотоядно оглядывал мою рабочую форму, пытаясь угадать за ней формы тела.
— Мы, кажется, закончили! — звонко сообщила Викуся.
Мы обернулись. Девчонка вышла в тёмно-голубом коктейльном платье с изящной белой вышивкой по бокам, подчёркивающим стройность, и жемчужной отделкой широкого круглого ворота.
— Отлично! — одобрила я.
— Хорошо, — кивнул Тарик.
Я отбила ему чек. Он протянул мне две бумажки, с которых я должна была сдать ему три.
— Не стоит. Купите себе с Викой вкусненького к чаю, — отказался тролль от сдачи, — может, и меня пригласите, — и он уставился на меня с ожиданием.
Чуда что ли ждал, дурак старый?!
— Э-э, мы с Ликой не пьём чай, дядя Тарик, — влезла Викуся, — мы пьём кофе в шоколаднице напротив центра с двух до полтретьего, по нечётным дням недели.
Старик прищурил глаз, кивнул и вышел.
Я с молчаливой укоризной посмотрела на подругу-предательницу.
— А чего? И тортик закажем, — и Викуся сгребла мои денежки, — йогуртовый…
***
Удивительно, но Тарик приволокся к двум в кафе и даже слопал кусок торта. Викуся хихикала, глядя, как он пялится на меня, когда я облизывала ложку.
— Э-э, Анжелика Николаевна, — начал он и вдруг взмок, — я и мои люди некоторым образом повинны во вчерашнем, то есть уже в позавчерашнем инциденте, так что я счёл возможном предложить вам скромную компенсацию за причинённые вам, гм, неудобства. Вот, — выдохнул он и выложил на стол чёрный бархатный футлярчик, мягко откинув крышку.
Теперь выдохнули мы с Викусей. На чёрном бархате переливаясь гранями в блеске оправы из мелких бриллиантов светился загадочным мягким светом крупный рубиновый кулон в форме капли на золотой цепочке.
— Я не могу, — выразила я свой восторг стоном отказа.
— А я не могу принять ваше «не могу», — отрезал Тарик, — примерьте! Пусть это будет мой подарок на ваш испорченный день рождения.
Метнув благодарный взгляд на излишне болтливую подругу, я застегнула цепочку с подвеской на шее. Своё отражение я увидела в глазах Викуси и тролля и немного погордилась, и порадовалась за себя.
— Но я, правда, не могу принять такой подарок, Тарик, — взмолилась я.
— Ангел мой, не обижайте меня. Вам очень идёт. Подходит к помаде.